Луанн Райс - Песчаные замки

— По этому поводу я с тобой спорить не стану, Джон.

— Не станешь? — удивился он и замер на полуслове, уставившись на нее.

Она поняла, что он не спал всю ночь. Глаза в темных кругах ввалились, но все равно горят ярким огнем — в нем по-прежнему жива душа, интерес и любовь к жизни. Хонор смотрела на него, сдерживая желание взять за руку.

— Разве можно? Они тебя любят!

— А я думал… — растерянно пробормотал он, — думал, ты решила, что я им… и тебе… причиню только вред.

— Это совсем разные вещи, — заметила она.

— Хонор… — Он слегка протянул ладонь через стол, как бы желая, чтобы она дотронулась до нее, но Хонор сцепила руки на коленях. — Я сам все погубил. Чувствую непростительную вину за то, что наделал в Ирландии.

— Это было очень давно, — сказала она.

— Но я до конца жизни буду расплачиваться! — Он повысил голос. — Хуже всего, что это отразилось на девочках. Им пришлось с этим жить, люди знали, что их отец сидит в тюрьме за убийство… Ты видела, как вел себя Питер…

Хонор кивнула, напрягшись всем телом.

— …как на меня смотрел простой мальчишка! Представляю, что при этом чувствовала Реджис. И даже не представляю, что чувствовала ты!

— Какое это имеет значение? — не выдержала она. — Кому интересно, что говорит или думает Питер Дрейк? Меня волнует лишь то, что происходит в твоей семье. В нашей семье, Джон!

— Я все погубил, — схватил он ее за руки, — в тот день на утесе. Не спас Реджис, а впустил в нашу жизнь безумие, сам стал чудовищем, и она это видела. Говорит, что ничего не помнит, хотя попросту не могла осознать такой ужас. Знаю, я виноват. И поэтому ты меня больше не любишь — признайся.

— Это произошло еще раньше, — воскликнула она, отдергивая руки.

— Что?

— Мы… расстались с тобой за несколько лет до поездки в Ирландию…

— Объясни, — попросил он с ошеломленным видом, будто она окатила его ледяной водой.

— Ты даже не понял, — всхлипнула Хонор. — Поехал в Ирландию оплакивать своих предков, семьи, распавшиеся из-за голода, иммиграции. А ведь мы тоже расстались. Улетучилось все, что для меня имело значение — искусство, любовь, ты — все, что казалось мне вечным моим достоянием.

— Может быть, его можно вернуть.

— Разве не понимаешь, что это для меня значило? Я тоже была художницей, преданной своему искусству! После рождения девочек решила поставить на первое место семью. Очень тебя любила.

— И я тебя тоже, — растерянно заявил он. — Скажешь, нет?

— Когда ты отправился на Лабрадор фотографировать в самый короткий день года северное сияние, а потом задержался, снимая рождественские бураны, я сидела одна дома с девочками, скучавшими по отцу. После этого ты отправился в Черчилль строить из снега пещеру, ледяной дом, подкарауливать семейство полярных медведей… пока твое собственное семейство за тебя беспокоилось и боялось, воображая, как ломается ветка за веткой…

— Хонор…

— А поездка в Ирландию, — продолжала она. — Я ждала ее с той самой минуты, как мы нашли шкатулку, с той минуты, когда ты выпрашивал у меня обещание ехать с тобой… Но я с тобой не поехала, Джон. Ты уехал один. Лазил по останкам голодных пароходов с Грегори Уайтом, с которым познакомился в доках. Там с тобой был он, а не я.

— В тот страшный день я все погубил…

— Ты не слушаешь! — воскликнула она. — Это случилось не в тот день! В Баллинкасле разрешилось то, что происходило с нами долгие годы!

— Хочешь сказать, между нами все кончено? — спросил он.

С колотившимся сердцем она смотрела на него, видя в ответном взгляде дикое бешенство. Безумная любовь постоянно ввергала Джона в опасности, и теперь было видно, как вызывалась из глубины души. Даже после всего случившегося, даже сейчас, Хонор не могла ответить на вопрос. Выбежала из кухни, бросилась в мастерскую, захлопнула за собой дверь. Села перед мольбертом, глядя на изображение Баллинкасла, и не двигалась, пока не увидела, как он вышел из дома и направился вверх по холму к берегу. Сердце бешено стучало. Она схватила кисти, рванулась к холсту, будто могла изобразить на нем их настоящую жизнь.

Или вообще всю ее закрасить.

На следующий вечер, как обычно, Реджис заканчивала свою смену в «Рае». Она страшно устала, накладывая мороженое; ноги ныли, лицо онемело от улыбок клиентам. Но больше всего ее беспокоила мать. Вот уже несколько дней почти не выходит из студии. Слышно, как плачет за запертой дверью. Когда на днях Реджис рассказала об этом Питеру, он выслушал с неудовольствием и заявил, что во всем виноват ее отец, он отравил жизнь семьи Салливан. Реджис тогда очень пожалела о своем признании и о том, что сдержалась и не влепила ему пощечину.

Кажется, в данный момент все плохо. Желудок у нее сжался в тугой комок; она могла бы поклясться, что в свои двадцать лет была самой молоденькой девушкой, страдающей от язвы, артритных косточек на стопах, от щемивших сердце болей глубоко в спине. Реджис переступала с ноги на ногу, стараясь найти удобное положение, надеясь облегчить боль, которая ничуть не слабела. К счастью, было уже без пятнадцати восемь — в восемь смена закончится.

Очередь двигалась быстро. Реджис с компаньонками обслуживали семьи, туристов и пляжных гуляк. Гирлянды ярких разноцветных лампочек, развешенные на деревьях, раскачивались на ветру. Она приметила Питера в компании парней из Хаббард-Пойнт, столпившихся возле старого «понтиак-файерберда», принадлежавшего отцу Мэтта Донована, ожидавшего, когда она освободится. Там были Крис, Джош, Анджела с Майком, но никаких Хейли, Джимми и, что ее особенно радовало, никакой Алисии.

Реджис помахала им, прежде чем выполнять заказ перегревшейся на солнце пары — ей побольше взбитых сливок, ему без орешков, — и Питер махнул в ответ. Держался очень холодно, слегка улыбнулся, посмотрев на нее. Хотя Питер стоял вдалеке, как бы сам по себе, Реджис чувствовала его присутствие. Оно всегда успокаивало ее, но сегодня почему-то действовало угнетающе. Видя его с приятелями на дальнем конце автомобильной стоянки, Реджис почти жалела, что работает не до одиннадцати. Не было никаких причин для подобного неприятного чувства. Она, как обычно, торопилась закончить работу и знала, что Питер и сейчас ждет, когда по окончании она прыгнет к нему в машину. Но ей, как ни странно, этого не хотелось.

Ровно в семь пятьдесят семь всеобщее внимание привлек пронзительный автомобильный гудок. Реджис сначала увидела, как Питер повернул голову, потом его приятели огляделись, усмехнулись, и она пожалела беднягу в жалкой гудевшей семейной машине. Когда же увидела его, сердце дрогнуло, захотелось крикнуть Питеру с друзьями, чтобы они хорошенько подумали. Брендан рванулся вперед в красочном стареньком «вольво», выскочил, за ним Сес и Агнес, перед которой он придержал дверцу, чтобы она не ударилась выбритой перебинтованной головой. Увидев ее, Питер махнул приятелям, но Реджис заметила, что Мэтт собрался что-то крикнуть Брендану.