Сюзан Ховач - Таинственный берег

Повесив трубку, он сидел секунд десять на краешке кровати и смотрел на молчавший телефон. Когда вошел в ванную, увидел капли пота на лбу, а руки, которые поднял, чтобы вытереть пот, дрожали от напряжения. «В этом виновата моя мать, — думал он. — Она настроила мальчика против меня так же, как она пыталась настроить меня против моего отца. Когда мы завтра встретимся с Джастином, он будет мне чужим, и в этом виновата она».

Он почувствовал себя опустошенным, как будто нес в банк сбережения, собранные за многие годы, а у него их украли, когда он подходил к окошечку кассы. Джон принял душ, разделся, но чувство опустошенности не покидало его и когда он лег. Тогда он понял, что заснуть не сможет. Джон выключил свет. Шел второй час. Перед ним зияла целая ночь, предстояли мучительные часы.

Мысли пульсировали в мозгу, то складываясь в картины обычной реальности, то превращаясь в слова и предложения.

Сара приедет через два дня в Лондон. Предположим, Ева будет устраивать ему неприятности… Какое-то время он сможет ее нейтрализовывать, но в конце концов что-то придется предпринимать. Если бы он мог найти Мэриджон… Но никто не знает, где она, никто, кроме Майкла Риверса. К черту Майкла Риверса! Как можно заставить говорить такого человека, как Майкл? Бесполезно предлагать ему деньги. Бесполезно настаивать, умолять, льстить. Все бесполезно с таким человеком… Но что-то придется предпринять. Почему никто не знает, где Мэриджон? Такое утверждение предполагает, что она полностью отошла от общения. Возможно, она за границей. А может быть, мужчина. Камилла сказала, что Мэриджон не смогла больше жить с Майклом. Наверняка это какая-то любовная история.

Но все это неправильно. Не должно быть никакой любовной истории. Никакой любовной истории.

Ни одна живая душа не знает, где Мэриджон, и что-то надо предпринимать. Возможно, Джастин знает. Джастин…

На него вновь накатило чувство опустошенности. Лучше не думать о Джастине. А потом он уже думал о Клуги, отчаянно желая вновь ощутить мягкий бриз с моря, тоскуя по белым ставням, желтым стенам, по теплому, сладостному чувству покоя… Но это все ушло, было разрушено смертью Софии. Грусть воспоминаний заставила его перевернуться в постели, зарыться лицом в подушку. До этой минуты он ни разу не вспоминал, как сильно любил свой дом в Корнуолле.

Джон сбросил одеяло и подошел к окну. «Я хочу поговорить о Клуги, — думал он, вглядываясь в ночь. — Я хочу поговорить о Софии и о том, почему наш брак не удался, если я любил ее так сильно, что едва мог выдержать одну ночь вдали от нее. Я хочу поговорить о Максе и о том, почему наша дружба была разрушена и нам пришлось идти дальше каждому своей дорогой. И ни один из нас даже не обернулся, чтобы бросить прощальный взгляд. Я хочу поговорить о Майкле, который всегда меня не любил, потому что я не подчинялся никаким правилам и не был похож на людей, с которыми ему приходилось иметь дело в его маленьком, тесном официальном мирке. Я хочу поговорить о Джастине, которого я любил, потому что он всегда был жизнерадостный и счастливый, уютный в своей полноте, потому что, как и я, он получал радость от того, что жил, и находил эту жизнь восхитительной. И больше всего я хочу поговорить с Мэриджон, потому что я не могу обсуждать происшедшее в Клуги ни с кем, кроме нее…»

Он вернулся в постель и беспокойно ворочался и метался еще час. А потом, перед самым рассветом, внезапно на него снизошел необъяснимый покой, обволакивающий воспаленный мозг, и он понял, что теперь сможет уснуть.

Утром после завтрака Джон вышел в холл гостиницы и сел в кресло с газетой ждать, когда приедет Джастин. В холле непрерывным потоком двигались люди, выходили из отеля и входили в него. Джон сложил газету в длину, отложил в сторону и стал внимательно разглядывать каждого человека, проходящего через вращающиеся двери в нескольких футах от него.

Десять часов. Половина одиннадцатого. Может быть, он передумал, решил не приезжать? Если он раздумал, то позвонил бы. Нет, конечно, придет. А почему ему не прийти? Он же согласился. Он не пойдет на попятную…

Приехала семья американцев с огромной коллекцией белых чемоданов. Молодой человек, который вполне мог бы быть Джастином, вошел в отель и подошел к девушке, сидевшей рядом с Джоном. После нежнейшего приветствия они вместе вышли. Вошли двое иностранных бизнесменов, разговаривавших на каком-то языке, то ли датском, то ли шведском, и сразу же за ними еще один иностранец, темноволосый, невысокий, он был похож на выходца из южной части Европы. Из Италии или Испании. Двое скандинавов медленно прошли мимо него, склонив головы друг к другу в серьезном разговоре, руки за спиной, как у морских офицеров. Молодой итальянец за ними не пошел. Вместо этого он подошел к стойке администрации и спросил мистера Тауерса.

— Я полагаю, сэр, — сказал ему служащий в униформе, — что мистер Тауерс сейчас сидит в одном из кресел за вашей спиной, с левой стороны.

Молодой человек обернулся.

Взгляд его темных глаз был серьезен и пристален, лицо сохраняло невозмутимость. Джон узнал маленький вздернутый нос и высокие скулы, но серьезность в линиях большого рта и форма челюстей были чужими, незнакомыми.

Он подошел не спеша, очень спокойный. Джон встал, сбив со стола пепельницу, пепел высыпался на ковер.

— Привет, — сказал Джастин, вежливо подавая руку. — Как вы поживаете?

Джон взял его руку в свои, не зная, что с ней делать, потом отпустил. Если бы это случилось десять лет назад… Тогда бы не было неловкости, напряженности, пустых вежливых фраз и вежливых жестов.

Он неуверенно улыбнулся молодому человеку, стоящему перед ним.

— Ты такой худой, Джастин. — Это было все, что он смог сказать. — Ты такой стройный и подтянутый.

Молодой человек слабо улыбнулся, пожал плечами, что мгновенной болью напомнило Джону о Софии, и посмотрел вниз на рассыпанный пепел.

Они помолчали.

— Давай сядем, — сказал Джон. — Нет причин стоять. Ты куришь?

— Нет, спасибо.

Они сели. Джон закурил.

— Чем ты теперь занят? Работаешь?

— Да. В системе страхования, в Сити.

— Тебе это по душе?

— Да.

— Как у тебя шли дела в школе? Куда тебя отправили после окончания?

Джастин рассказал ему.

— Тебе это нравится?

— Да.

Вдруг оказалось, что им почти не о чем разговаривать. Джон был в растерянности.

— Я полагаю, ты ждешь, чтоб я перешел к делу, — сказал он отрывисто. — Я приехал сюда спросить тебя, может быть, тебе будет интересно работать в Канаде, с перспективой контролировать отделение моего предприятия в Лондоне. Я еще не открыл его, но планирую сделать это в ближайшие три года. В конечном счете, естественно, если ты будешь успешно справляться, я передам тебе все целиком, когда отойду от дел. Я занимаюсь недвижимостью. Это концерн с мультимиллионным оборотом.