Мери Каммингс - Девушка с обложки

Ришар смешался, представился и неуверенно спросил:

— Простите, а мы разве не… вы работаете на яхте?

— Я работаю в контрразведке, — отрезал Томми тоном, исключавшим дальнейшие расспросы.

— Рыжий, ревни-ивый! — рассмеялась Клодин, когда Ришар деликатно удалился. — Чего ты ребенка пугаешь?

— Хорош ребенок! — буркнул Томми. — На вот, — вытащил из кармана красную бархатную коробочку, — это тебе!

Кольцо было именно такое, как ей хотелось — изящное, не слишком вычурное, из розового золота, с одним большим бриллиантом и обрамлявшими его завитками из мелких сверкающих камешков.

В тот момент, когда Томми надевал ей его на палец, Клодин вдруг вспомнила, как объясняла шейху, что кольцо с бриллиантом — это не просто украшение…

День свадьбы выдался холодным — и удивительно красивым. Повсюду лежал и не таял выпавший ночью снег, солнце подсвечивало его золотистыми лучами.

Хотя трудно было предположить, что жених в последний момент сбежит от алтаря, но Клодин волновалась. Волновалась и дожидаясь Томми (последнюю ночь перед свадьбой им по традиции полагалось провести не под одной крышей и приехать в церковь тоже врозь, а он хоть и не опоздал, даже пришел на пару минут раньше — но все равно… мог бы и еще раньше!), и отвечая на вопросы священника, и потом, когда рука об руку с Томми шла к выходу. Сердце колотилось, и все еще не верилось, что они уже женаты.

Вышла, зажмурилась — сама не зная, от волнения или от брызнувших в глаза солнечных лучей — услышала приветственные крики и подумала: «Я счастлива!»

Ришар на свадьбу не приехал. Он участвовал в грандиозном полярном ралли и находился чуть ли не в центре Гренландии; оттуда и прислал телеграмму с поздравлениями.

Томми сдержал свое обещание: медовый месяц они с Клодин провели на тропическом острове, где светило солнце и росли пальмы…

Прошло полгода.

Постепенно Клодин начала привыкать к жизни в Лондоне — к левостороннему движению, к тому, что, переходя улицу, нужно смотреть сначала направо и только потом налево. И к тому, что Томми теперь каждый вечер с ней, и не нужно больше считать дни, оставшиеся до очередного прощания.

Дино тоже привык и понял, что метить ботинки Томми бесполезно: все равно он никуда не уйдет.

Они перебрались в новую квартиру — просторную, с высокими потолками и окнами на парк. Теперь свои утренние пробежки Клодин делала в этом парке, вдыхая аромат свежей листвы и слушая песенки щеглов.

Как-то, когда она возвращалась с пробежки, ее окликнул привратник:

— Миссис Конвей, вас тут ждут!

Она подошла — рядом с его столом стоял смуглый парень с тонкими, в ниточку, черными усиками, в руках у него была коробка, завернутая в серебристую шелковую бумагу с тисненым узором. В первый момент Клодин подумала, что привезли книги, которые она заказывала по интернету. Но эта бумага?..

И вдруг возникло ощущение дежавю — и, непонятно откуда, чувство тревоги.

— Мисс Клаудина? — спросил парень.

— Да, а…

— Это вам, — он протянул коробку.

Клодин нерешительно взяла ее, подумала, что, наверное, надо дать посыльному на чай, а в карманах, как назло, пусто. Может, попросить его подняться с ней в квартиру? Но прежде чем она успела что-то сказать или сделать, парень разрешил ее сомнения — слегка поклонился и вышел.

Клодин же, сжимая в руках коробку, бегом устремилась домой; не жалея красивую обертку, растеребила, распаковала…

Внутри коробки была еще одна, поменьше размером, кроме того — узкий белый конверт, на котором было написано лишь одно слово — «Клодин» — и записка на карточке с золотым обрезом:

«Во исполнение воли покойного шейха Абу-л-хаира Омара ибн-Муса аль-Маари посылаю Вам его письмо и подарок — знак его признательности.

Абу Хасан Абдаллах ибн-Омар аль-Маари»

Значит, шейх умер… «Умер», — повторила про себя Клодин; вроде они были едва знакомы, в общем-то чужой человек — но в горле возник комок. Вспомнились живые умные глаза, и как он радовался, выигрывая в шахматы…

Она открыла конверт и достала несколько сложенных втрое тонких листков. Письмо было написано по-французски, мелким ровным почерком; начала читать — и с первых же строчек показалось, что где-то рядом звучит знакомый надтреснутый голос.

«Здравствуйте, Клодин!

Нам так и не удалось больше поговорить — и, думаю, уже не удастся. Поэтому я пишу это письмо.

Тогда, на яхте, вы спросили: «Зачем»? Зачем, почему, как получилось, что я оказался виновным в обмане доверившихся мне и приглашенных мною людей. Вот я и хочу объяснить Вам, как и почему.

В свое время я упоминал притчу о человеке, заключившем сделку с дьяволом, но так и не рассказал вам ее. Да и не стану — в ней важна лишь суть, мораль: выиграть в сделке с дьяволом невозможно, можно только проиграть. И не деньги — душу. Я. же, старый глупец, забыл эту печальную истину…

Я помню тот день, когда ко мне пришел Халид и сказал, что Госдепартамент США включил «Братьев Ислама» в список террористических организаций. Как я тогда подумал — совершенно несправедливо, ведь религиозно-просветительское движение, цель которого — помощь мусульманам во всех странах мира, не может отвечать за действия отдельных экстремистов, даже если они и являются его членами.

Был тут и еще один, весьма неприятный аспект: если бы спецслужбам стало известно, что в руководстве этого движения Халид играет не последнюю роль, ему бы грозил арест в США и в большинстве европейских стран.

Я не скажу, что он был моим любимым внуком или самым подающим надежды, но — он был моим внуком, и помочь ему я считал своим долгом. Кроме того, нельзя было забывать и об интересах семьи: ведь если мой близкий родственник будет арестован за принадлежность к террористической организации, это, несомненно, скажется на моей репутации в деловых кругах западного мира.

Решение было простым — Халид должен «погибнуть», желательно от рук террористов, что снимет с него подозрение в принадлежности к ним. Погибнуть — с тем, чтобы потом воскреснуть в другой стране, под новым именем и с новыми документами.

Я уже не помню, кто первый предложил разыграть захват моей яхты кажется, все-таки Халид. Но чем дальше, тем привлекательнее эта идея казалась и мне самому — на то были свои причины…

В старости человек часто начинает задумываться о том, как и зачем он жил, чем запомнится людям его имя. И мне захотелось часть моих денег (а я богат — очень богат, Клодин!) отдать тем, кто голодает, кто нуждается в лечении и в образовании — иными словами, пожертвовать некую сумму «Братьям Ислама». Ведь, повторяю, я в то время считал, что в отношении этой организации допущена вопиющая несправедливость, и искренне сочувствовал их целям. Но перевести деньги в открытую я теперь не мог, чтобы не быть обвиненным в финансировании терроризма.