Юлия Шилова - Женские игры

Татьяна зевнула еще раз, потерла сонные глаза и спросила:

– Может, тебе все-таки в спальне постелить?

На диване, поди, неудобно.

– Нет, мне там Шурик мерещиться будет, – замахала я руками.

– А ты ложись в гостевой. Она на втором этаже.

Там кровать хорошая. Белье я сегодня поменяла.

– Мне кажется, я не усну. Какой, к черту сон, после всего этого.

– Постарайся заставить себя. Завтра нужно встать бодрой, полной сил. Тебе же за рулем сидеть!

Татьяна пожелала мне спокойной ночи и ушла. Я небрежно сдернула безвкусное, расшитое огнедышащими драконами шуршащее китайское покрывало с широкой двуспальной кровати, походила по спальне из угла в угол, выключила раздражающе яркий верхний свет (достаточно лампы в изголовье), легла и уставилась в потолок.

Рядом, на тумбочке, лежал томик Оскара Уайльда. Подтолкнув под спину подушку, я взяла его и принялась не спеша перелистывать страницы. «Счастливый Принц», «Соловей и Роза», «Мальчик-звезда»… «Кентервильское привидение». Последний раз я читала его в детстве. «Материально-идеалистическая история». Вот как?

А мне-то казалось, что это сказка… «Смерть, должно быть, прекрасна. Лежишь в мягкой сырой земле, и над тобой колышутся травы, и слушаешь тишину…» Перед глазами явственно предстала сосна, под которой мы с Танькой закопали Шурика.

«Ритусик», – позвал меня дребезжащий старческий голос. Волосы на моей голове зашевелились.

«Ритусик…»

Уайльд полетел в сторону. Ну его, этого мистика!

Я вскочила и подбежала к окну. На улице фонарь освещал дорожку, ведущую к гаражу. У въезда в гараж, невидимый отсюда, стоит Шуриков джип.

Завтра утром заведу его и уеду. А сейчас дочитаю Уайльда, чтобы перебороть страх!

«Едва слышно вскрикнув от радости, он поднялся на ноги, взял ее руку и, наклонившись со старомодной грацией, поднес к губам. Пальцы его были холодны как лед, губы жгли как огонь, но Вирджиния не дрогнула…» Молодец, храбрая девочка, и я буду такой. А пальцы у Шурика и в самом деле были до омерзения холодные… Такие бывают только у стариков и.., и у покойников.

«Папа, – сказала Вирджиния спокойно, – я провела весь вечер с духом. Он умер, и вы должны пойти взглянуть на него. Он был очень дурным при жизни, но раскаялся в своих грехах и подарил мне на память эту шкатулку с чудесными драгоценностями». Шурик тоже был очень дурным при жизни… А в грехах он раскаяться не успел… Ну да ладно, закажу ему службу в церкви, хотя, наверное, уже поздно. Жарится мой Шурик теперь на сковородке в аду. Что же касается драгоценностей… Бриллиантовое кольцо, такие же серьги, бижутерия от Сваровски… Нет, бижутерию дарил не он. А кто? Не помню уже. Мужчины в моей жизни менялись часто… О, я для них всегда желанна, всегда…

Ну вот наконец потянуло в сон. Глаза слипаются… Татьяна… Джеймс Бонд в юбке… Видеокамера, диктофон, сканер… Работает на украинскую разведку? Сколько же тебе заплатили, дрянь?

Скрип, скрип, скрип – еле слышные шаги в коридоре. А, это ты, Шурик! «Когда заплачет, не шутя, здесь златокудрое дитя…» Как там дальше?

«Тогда взликует этот дом, и дух уснет, живущий в нем».

Сверху на меня навалилось что-то тяжелое мешая дышать. Я замычала и поняла, что это подушка. Подушку держали чьи-то руки. Гладкие и горячие – женские руки. Татьяна? Теряя сознание, я вцепилась ногтями в шершавые подлокотья. Женщина вскрикнула и ослабила хватку. Подушка сползла с моего лица. Татьяна… Она…

– Пусти, – прохрипела я, но хохлушка сомкнула пальцы на моей шее.

– Сдохни, гадина, сдохни, – шептали ее губы.

Из последних сил я нашарила стоящую на тумбочке изящную бронзовую статуэтку и ударила Татьяну по голове. Татьяна вскрикнула и разжала пальцы. Затем, как тяжелый куль, осела на пол.

Мне катастрофически не хватало воздуха. Горло, грудь, голова – все разрывалось от боли. Шатаясь, я встала с кровати, подползла к окну и распахнула его настежь. Прохладный ночной воздух привел меня в чувство.

Татьяна лежала на полу и не издавала ни звука.

Я села на корточки рядом с ней и, почти не надеясь услышать ответ, прошептала:

– Таня, ты слышишь меня? Я же ничего плохого тебе не сделала! Какого черта ты набросилась на меня?!

Узкие щелочки ее глаз чуть-чуть приоткрылись.

– Ты… Ты убила меня… Ты.., ты… – Она хотела сказать еще что-то, но не смогла.

– Я не собиралась тебя убивать, не собиралась! – закричала я. – Я себя защитить пыталась!

А что бы ты делала на моем месте?! – От возмущения я задохнулась. Ведь это я, я могла сейчас лежать бездыханной на смятых шелковых простынях. О, я бы не пролежала слишком долго!

У Татьяны богатый опыт. Она бы закопала меня под сосной рядом с Шуриком. И клумбу бы разбила, и… И все-таки мне было ее жалко. Вон кровищи-то сколько. Я же не зверь, в конце концов.

– Погоди, Танька, – сказала я. – Сейчас отдышусь и вызову тебе «скорую». Ты молодая, здоровая – выкарабкаешься.

Татьяна облизнула пересохшие губы и со злостью прохрипела:

– Ты ведь, падла, и представить себе не можешь, сколько тут денег. Кому они теперь достанутся? А я-то дура, ждала смерти хозяина… Да если бы не ты, то мой план осуществился бы. Нормальные деньги – и никаких свидетелей.

Татьяна подалась вперед, дернулась всем телом и закрыла глаза. Я собралась с духом, взяла ее за руку и попыталась нащупать пульс. Татьяна была мертва, это не вызывало сомнений. Я посмотрела на статуэтку и подумала о том, что убила Татьяну точно так же, как Ксюша убила китайца.

Стукнув кулаком по полу я тихонько заскулила.

Второе убийство… Теперь мне не выпутаться…

Надо бы помолиться. Но ведь я толком не знаю ни одной молитвы… Господи, прости меня, прости…

Я исправлюсь, я обязательно исправлюсь, только дай срок!

Измазанная кровью статуэтка лежала на полу.

Я с содроганием оттолкнула ее. А что мне, собственно, каяться? Я просто-напросто опередила Татьяну. Ведь это она хотела меня убить.

Натянув на себя одежду, я вышла из спальни и побрела вниз.

Прежде всего надо подкрепиться. Спиртного у Шурика полно. Но я выберу виски. Выручай, старина Джонни Уолкер, плохи мои дела…

Покачиваясь, я подошла к бару и налила себе полный стакан. Сделала глоток, другой, третий…

Тревога, сжимавшая сердце, отпустила. Перестало болеть горло. Голова, до этого набитая ватой, снова заработала.

Итак, на моей совести два убийства. И оба совершены здесь. У, домина проклятый… Это все ты…

Я поставила виски на стол и погрозила кулаком губастой морде рогатого эвенкийского оленя, которая украшала стену над камином. Охотничий трофей… Шурик им гордился… Нашел чем гордиться, старый дурак! Нет, бежать отсюда, бежать, бежать как можно скорее… А Танькин труп? Его же нельзя оставлять! Представляю, что будет с Шуриковой женой, когда она войдет в гостевую спальню. И – пальчики. Там везде мои пальчики.