Вадим Бабенко - Простая Душа

Что-то, однако, вскипало в ней и вот-вот грозило выплеснуться наружу. «Ты себя в зеркале видел, жлоб? – спросила она с холодной ненавистью. – Пойди, умойся, от тебя ж несет за версту».

Лейтенант оторопел, но быстро пришел в себя и протянул грозно: – «Ты что, шалава, ты это кому?» – делая шаг в ее сторону, однако тут, по счастью, в дело вмешались Крамской с Астаховым и оттерли Лизу прочь. Затем они вдвоем долго успокаивали служителя порядка, который казался не на шутку рассержен, но в конце концов внял увещеваниям, отстранив царственным жестом несколько сторублевок, протянутых ему Николаем.

«Идите уж, москали, – сказал он презрительно. – И за бабой своей смотрите, чтобы язык не распускала. А вы, орелики, – обернулся он к задержанным, – давайте в темпе наружу…»

Елизавету Андреевну отвели за стол. Ей налили водки, холодной и прозрачной, но она лишь глянула на рюмку и отодвинула ее прочь. Вся живость ее исчезла, даже плечи чуть опустились, и на лбу прорезалась складка.

«Вот он, мой космический катаклизм – мелкого провинциального масштаба, – проговорила она негромко и вдруг спросила Астахова: – Ты знаешь, что такое Число души?»

«Ну… – протянул тот, потом повертел в руке вилку и сказал, вздохнув: – В некотором роде. Если взять карандаш и бумагу и простой арифметикой свести к одной цифре день и месяц своего рождения, то выйдет число, придуманное индусами. Оно считается значимым на протяжении всей жизни, но особенно проявляет силу в первые тридцать пять лет».

«Потом человек мудреет, – продолжил он, помолчав. – Человек взрослеет душой и больше не стремится к ненужному, сосредоточив помыслы на выполнении уготованного ему. В действие вступает следующая подсказка, так называемое Число судьбы, что вычисляется несколько по-другому. Оно-то и указывает дорогу к счастью», – он усмехнулся и коротко глянул на Лизу, но та не приняла шутки.

«Все-то ты знаешь – сказала она. – Тебе самому не скучно? А я вот знаю теперь, что числа врут. Так же, как и знаки».

Затем она повернулась к Фрэнку Уайту и потрепала его по плечу. Ей было страшно – стихии торжествовали, мир распадался на части.

«Гуд бай, Фрэнки, – улыбнулась Елизавета чуть растерянно. – Прощайте все, я на вокзал. Может еще увидимся в Москве…» – потом вскочила и быстро зашагала к выходу. Все оцепенели, лишь Николай сделал было движение, желая ее остановить. Он даже окликнул ее, но она не оглянулась, и он махнул рукой, будто смирившись и устав спорить.

Над столом повисло молчание. «Я тут прямо борец с репрессиями, – усмехнулся Крамской. – Сначала Фрэнка нашего Уайта от злых ментов отмазывал, теперь вот Лизу…» Он повертел в руке незажженную сигарету, поднял глаза на Андрея и заметил мрачно: – «Ну вот, пошутили. Я выполнил предназначение, познакомил тебя с ней, и – как она говорила? Стал больше не нужен? Да и ты, я смотрю, не очень-то нужен тоже».

«Это то, что ты мне сказал на корабле, – вставил вдруг Фрэнк. – Помнишь, все уходит в пустоту».

«Не на корабле, а на катере, – с досадой поправил его Николай. – Тоже мне, корабль, белый пароход. Не бери в голову – подумаешь, сболтнул очевидное. Каждому ведь хочется, чтоб было по-другому. А события – его нет как нет».

«Да, – пробормотал Андрей Федорович, не слушая его, – вот так они нас и покидают. Меня, кстати, Аня бросила – помнишь, я тебе про нее писал. А эта, Елизавета – до чего хороша! Где же ее мужчины – и что там у нее такое с женихом?»

Фрэнк Уайт поморщился и отвел глаза. «Они – красивая пара, – пожал плечами Николай, наполняя свою рюмку. – Умер там кто-то, и сразу все вкось, миллион проблем. Их бы двоих перенести в другое место…»

«В других местах и женщины другие», – буркнул Фрэнк довольно мрачно.

«Другие женщины, другие радости», – согласно кивнул Крамской.

«Другая скука, – проворчал Астахов. – Хоть, конечно, хочется представить, как они не дают скучать один другому. Тот, жених, он на кого похож, на бандита?»

«Нет, – мотнул Николай головой. – Он как брокер или крутой торговец. По-здешнему, конечно, крутой. Не матерый волк, а волчонок – но не злой. К тому же, – добавил он, вспомнив вдруг фольклориста Мурзина, – к тому же, оба они из тех, кого мучит вопрос. Ну тот, который замкнут в кольцо. Смысл возможности поиска смысла».

Астахов задумался, потом поскреб щеку и скептически хмыкнул. «Вопрос-то неплох, – сказал он со вздохом. – Но ведь не цепляется – как белка за свой собственный хвост. Что-то не сходится – намеренно или, скорей, случайно».

Андрей Федорович ошибался, что бывало с ним нередко. Намеренья и случайности уже сходились, выстраиваясь в простейшую из цепочек, но он искал гармонию в иных сферах и пил водку, и думал о своем. О своем размышляли и Крамской, и Фрэнк Уайт Джуниор, лишь у Елизаветы в голове не было, казалось, ни одной мысли. Она ехала в такси под тусклыми фонарями, по улице Московской, стремясь назад в Москву, подальше от всего, что случилось с ней тут, в городе, даже и ненавидеть который у нее не осталось сил.

Впрочем и ненависти как таковой в ней не было теперь. Ощущения ушли вглубь, их острота притупилась. Она чувствовала с городом даже что-то вроде взаимопонимания. Как и она сама, он был ни при чем, он весь состоял из желтой пыли, невидимой в темноте, покрывшей мостовые из бумаги и коробки зданий из тонкого картона, вьющейся в воздухе и скрипевшей на зубах. Мир был враждебен, и она знала врага в лицо, но не испытывала страха перед ним. Ее вновь тревожило что-то другое – и той тревоге не было имени на знакомом ей языке. И еще в ней жил протест – против всего, всего – и она не хотела его гнать, даже сознавая его бессилие.

Сборы заняли совсем немного времени. Отдав ключи и улыбнувшись криво неопрятной, взлохмаченной соседке, она вернулась в поджидавшую ее машину и скомандовала нетерпеливо: – «На вокзал, я тороплюсь».

«К Оренбургскому?» – понимающе спросил водитель, выруливая через арку.

«Да, да, – кивнула Елизавета, не имевшая понятия о расписании поездов. – Пожалуйста, пожалуйста побыстрее!»

На вокзальной площади она сунула таксисту деньги; тот посмотрел задумчиво и сказал: – «Погодите, барышня, давайте уж провожу, а то ночь». Лиза отнекивалась, но он, не слушая, легко подхватил ее дорожную сумку и зашагал к светящемуся входу. Войдя в здание, полное народа, водитель осмотрелся кругом, сказал удовлетворенно: – «Ну вот, успели», – и поставил сумку на пол. «Счастливо доехать, барышня», – обернулся он к Лизе и увидел, что та замерла и побледнела, широко раскрыв глаза. Чуть левее, привалившись плечом к колонне, стоял ухмыляющийся Тимофей Царьков.

«Ваш? – спросил водитель, проследив за направлением ее взгляда. – Или так, пугает?»