Яна Розова - Сбывшиеся сны печальной блондинки

— Но, — заметил он, — ты будешь не одна. Пусть Камиль сидит с тобой, когда у него будет время.

У Камиля время находилось регулярно. Он никогда сам не занимался делами. Его задачей была генерация идей, корректировка неудачных планов, изыскание выхода из безвыходных ситуаций. Он практически не бывал на многочисленных предприятиях Ханмурзаева, только выдумывал, откуда бы выкачать деньги и куда бы еще их вложить. Его жизнь была похожа на бесконечный лабиринт — что будет, если повернуть направо? А если повернуть налево? Хотя, может, это был не лабиринт, а бесконечная игра в шахматы со всем миром. Надо сказать, что у него получалось! Хитрость, практицизм, беспощадность, интуиция — хорошие качества для делового парня, но ведь к этому прилагалась еще и вседозволенность методов, бескрайние возможности Ханмурзаева, необозримые перспективы всего Гродина и всего региона! Не надо забывать и об этом.

Однажды, восседая в плетеном кресле на балконе с южной стороны дома и наслаждаясь солнечным деньком и прекрасным видом, я спросила:

— А как это Ахмед стреляет из-за Рафика? Ведь можно и в хозяина попасть ненароком!

Камиль усмехнулся:

— Это фишка такая: Рафик никогда сам не берет в руки оружия. Он даже никогда не дрался в молодости. Извини, но то, что он самолично бьет тебя, — это привилегия!

Я поморщилась от этих слов, но промолчала. Он не смотрел на меня, продолжая откровенничать:

— Он не выносит крови. Но как человек, обожающий власть и желающий повелевать людьми, он должен наглядно, беспощадно и неоспоримо карать провинившихся. С помощью Ахмеда это получается весьма внушительно, да? Ахмед держит пистолет справа, на уровне головы Рафика, сантиметрах в пятнадцати от его уха. Вообще-то довольно неудобно так стрелять: локоть висит в воздухе, отдача сбивает прицел, но это ведь не для боя, а для единичных выстрелов. И Ахмед — мужик здоровый, что ему удержать на весу «Стечкина» с глушителем! У него рука, как моя нога! Нет, серьезно! Согласись, впечатление производит: молнии, бьющие из-за спины повелителя и поражающие неверных!

— А Вагифа Рафик застрелил сам?

— Да, — задумчиво сказал Камиль, — и это признак его болезни.

Подумала, что если убийство и есть болезнь убийцы, то такое не лечится. Только убийством убийцы, но тогда так же болен убивший убийцу…

— А с Юлией он тоже так поступал, как со мной?

— Нет, конечно, — Камиль вновь повеселел. — Юлию он считал трахомой. Он не уважал ее, просто спал с ней. Так что не переживай, — он засмеялся. — Ты для него единственная!

Я тоже невесело рассмеялась и спросила без надежды:

— Что же мне делать?

— Бежать, очень далеко бежать, со своим стоматологом. А потом трястись до конца своих дней, что Рафик отыщет тебя. Но бежать надо.

— Как? — у меня и без того настроение не было лучезарным, а теперь просто хотелось рыдать в голос. Но здесь женщине даже поплакать спокойно нельзя!

— Не знаю, — Рашидов прекрасно видел мое настроение, но утешать не торопился. — Среди парней, постоянно находящихся здесь, у десяти особое задание: не выпускать тебя из виду. Вот Магомед, — он указал на дюжего детину, сидевшего на корточках возле забора и бездумно глядящего в сторону. — Он мечтает только угодить своему господину и поймать тебя во время побега. Таких десять. Плюс все остальные, не получившие специального задания, но с таким же настроем.

Я увидела, как через двор от дома идет, в сопровождении верного Ахмеда, Рафик. Его черные волосы, зачесанные назад, блестели на солнце, он был одет в пиджак бежевого цвета и коричневые брюки. Пока Рафик проходил по двору, все орлы вскочили на ноги и выстроились в две шеренги. Он шел между ними, милостиво кивая своим людям, словно вождь партии имени себя. Я почувствовала жгучую ненависть к нему. Не страх, а ненависть. Только ненависть.

— Ты плохо выглядишь, — сказал Камиль.

— Ведищев считает, что у меня пневмония, — произнесла я роковые слова, продолжая тонуть в своей ненависти к любимому другу собеседника.

Он промолчал. С трудом отрывая взгляд от ненавистного затылка Ханмурзаева, влезавшего в кожаное чрево своего черного «Мерседеса», я начинала понимать, что Штирлиц провалил задание. Камиль смотрел на меня, чуть прищурив свои и без того узкие глаза, я медленно краснела под его взглядом. И тогда пошла ва-банк:

— Он приходил на днях. Ночью то есть.

— И что?

По голосу Рашидова судить о его чувствах не было возможности. Я собралась с мыслями.

— Посредник вряд ли придет убирать за вами грязь.

— Почему? — он немного оживился. «Правильный ход, Алла, молодец!» — похвалила сама себя.

— Половина его машин с одним компонентом бинарного оружия задержана постом ДПС на выезде из города. Ему не удалось выполнить заказ в установленные сроки, и у него теперь серьезные проблемы.

— Хорошо, — он улыбнулся, просто улыбнулся, будто не столь уж и важным было мое сообщение. Хитер, что говорить! И вдруг Камиль задал совершенно неожиданный вопрос: — Вы трахались?

— Это Рафик трахается со своими трахомами, — ответила я со злостью, — а мы с Олегом занимаемся любовью. И даже такое выражение ничего не выражает применительно к нашим отношениям.

— А ты можешь постоять за себя, — засмеялся Камиль. — Прямо львица!

— Битая, — уточнила я, оттаивая.

Вскоре столовая украсилась бронзовым бюстом Рафика Ханмурзаева. Это был небольшой бронзовый бюст повелителя, выполненный в духе советского реализма, то есть передававший не только черты лица модели, но и его идейную наполненность. Несмотря на только что пережитые последствия сотрясения мозга, нажитого непомерным весельем при слове «королева», я еле удержалась от смеха, увидев это маленькое бронзовое чудовище на обеденном столе. Давясь супом, кое-как продержалась обед. Положение усугублялось неизбежностью разговора о художественных достоинствах этого железного монстра.

Камиль серьезно и даже печально рассуждал о внешнем сходстве прототипа и образа, созданного скульптором. Рафик любовался собой в уменьшенном масштабе и рассуждал о новом заказе: Барыга в полный рост.

Между прочим, картина на эту волнующую тему уже украшала холл на первом этаже дома. Это был портрет Ханмурзаева, сидящего в кресле, нога на ногу, и пронзительно глядящего прямо в глаза зрителю. Портрет поражал фотографическим сходством с самим Рафиком. В углу стояла подпись: «Тимур Багров». Молодые таланты всегда нуждаются в деньгах!

— Алла, — обратился хозяин ко мне, — как ты думаешь, скульптура будет красивой?

— Очень красивой, — бледно отозвалась я, не поднимая глаз. Смех может убить меня, в прямом смысле — уничтожить!

— Твой бывший сотрудник Горюнов, — продолжал делиться планами фюрер, — создал хорошие логотипы для моей организации. Я хочу, чтобы ты, как женщина, оценила их.