Дафна дю Морье - Французова бухта

— Понятно, — кивнул он. — А ваш портрет, тот, что наверху, был написан в то же время?

— Да, приблизительно. Точнее, после того, как мы обручились.

— Давно вы женаты?

— Шесть лет. Генриетте уже исполнилось пять.

— Почему вы вышли за него?

Дона на миг растерялась, но спокойствие и безразличие, с которым был задан вопрос, будто интересовались, какое блюдо она выберет за обедом, странно подействовали на нее, и она, может быть впервые, сказала вслух правду:

— Гарри был такой забавный. И мне нравились его глаза. — Ей почудилось, что ее голос звучал откуда-то издалека и принадлежал кому-то другому.

А Француз, казалось, уже забыл, о чем шел разговор. Он отошел от камина, вытащил из большого кармана камзола клочок бумаги и сел на стул. Дона не шевелилась, погрузившись в воспоминания о Гарри, их свадьбе в Лондоне, о том, как Гарри, совсем юный, не нашел ничего лучшего, как вдребезги напиться в первую брачную ночь, и выглядел форменным ослом. Потом они путешествовали по Англии, все время останавливаясь в чужих домах, гостили у его друзей. Почти сразу она стала ждать Генриетту. Чувствовала себя болезненно раздражительной, была капризной, не похожей на себя. Прежде ей не приходилось испытывать недомоганий. Теперь же невозможность ездить верхом, гулять вволю, делать то, что хочется, приводили ее в отчаяние. Гарри мог бы помочь ей, окружив ее заботой и нежностью. Но это не приходило ему в голову. Наоборот, в стремлении развеселить ее он становился шумным, надоедливым и в довершение всего донимал ее своими бесконечными ласками.

Вздрогнув, Дона вспомнила, что она не одна. Взглянув на Француза, она увидела, что он рисует.

— Не возражаете? — осведомился он, поймав ее взгляд.

— Нет, — пробормотала Дона. — Конечно, нет.

Ее одолело любопытство, но лист бумаги ей не был виден, и она могла судить о рисунке только по движениям рук, быстрых и ловких рук.

— Как Уильям попал к вам в услужение? — поинтересовалась Дона.

— Его мать была родом из Бретани. Вы не знали об этом?

— Нет, — удивилась Дона.

— Его отец, сделавшись наемником, каким-то образом попал во Францию и там женился. Вы должны были обратить внимание на акцент Уильяма.

— Да, но я думала, что он корнуольский.

— У корнуольцев и бретонцев много общего: и те и другие — кельты. Впервые Уильям попался мне на глаза на улице Куимпера, когда он удирал от кого-то босиком с разодранными штанами. Парень явно влип в переделку, и я помог ему спастись. С тех пор Уильям — олицетворенная верность. Английский он знает от отца. Думаю, до нашей встречи он много лет прожил в Париже. Впрочем, я никогда толком не вникал в жизненные коллизии Уильяма, он оберегает свое прошлое.

— Отчего же Уильям отказался стать пиратом?

— Увы, по причине самого прозаического характера. Желудок Уильяма не выдерживает качки при переходе через канал, который отделяет берега Бретани и Корнуолла.

— И тогда он обосновался в Навроне, превратив его в тайный приют для своего господина.

— Именно так.

— Каков же итог этой истории? У корнуольцев уводят их добро, а их женщины дрожат за свои жизни, и не только жизни…

— Корнуольские женщины себе льстят.

— Странно, но именно это возражение чуть было не сорвалось у меня с языка при беседе с лордом Годолфином!

— Отчего все же не сорвалось?

— Не хватило духу нанести бедняге удар ниже пояса.

— Подобные вещи про нас, французов, говорят совершенно безосновательно. На самом деле мы гораздо скромнее, чем нас рисует воображение некоторых ваших соседей. Вот посмотрите. Я закончил ваш портрет.

Он передал ей рисунок и откинулся на спинку стула, засунув руки глубоко в карманы камзола. С клочка бумаги на нее смотрело лицо другой, незнакомой ей Доны, в существовании которой она боялась признаться даже себе. Черты лица были переданы правильно, но выражение лица напомнило ей однажды виденное ею отражение в зеркале, так поразившее ее. В выражении этого лица проглядывала тень утраченных иллюзий, это было лицо человека, обманувшегося в своих ожиданиях, для которого мир стал скучным и никчемным.

— Вы не слишком старались мне польстить, — кашлянув, бросила наконец Дона.

— Это и не входило в мои намерения.

— На рисунке я выгляжу старше, чем в действительности.

— Возможно.

— Около рта залегла нетерпеливая и раздражительная складка…

— Вам виднее.

— И брови такие нахмуренные. Не могу сказать, что портрет мне нравится.

— Я так и думал. Жаль. А не сменить ли мне ремесло пирата, не стать ли портретистом?

— Женщины не любят узнавать о себе правду.

— А кто ж любит? — резонно возразил он.

— Теперь я понимаю, отчего вам сопутствует удача. Вы основательны во всех своих делах, не исключая и рисования. Вы проникаете в глубину натуры изображаемого человека.

— Возможно, я был несправедлив. Я захватил вас врасплох в тот момент, когда настроение явственно читалось на вашем лице. Нарисуй я вас в другое время, например когда вы играете с детьми, — результат получится иным. И вы, пожалуй, упрекнете меня в излишней лести.

— Вы считаете меня настолько непостоянной?

— Нет. Весь фокус в том, что на лице отпечатывается то, что проносится в мыслях, что чувствует душа. Вам от природы дано то, к чему стремятся актеры, оттачивая свое мастерство.

— Бесчувственные люди эти актеры.

— Почему?

— Да и вы вместе с ними. Вы охотитесь за людьми, подглядывая их чувства, схватывая настроения, вы переносите все это на бумагу, нисколько не заботясь о том, что это оплачено ценой стыда того, кто вам позирует.

— Но, с другой стороны, впервые взглянув на себя со стороны, глазами художника, тот, с кого я пишу портрет, может изменить свое настроение, — сказал Француз, разрывая рисунок пополам, а затем на мелкие клочки. — Полно, — подвел он черту. — Забудем об этом. Вчера вы уличили меня в том, что я вторгся в ваши владения. Моя сегодняшняя вина еще более непростительна. Что поделаешь: пиратство укореняет в человеке дурные наклонности.

Он встал, собираясь уходить.

— Простите меня, — спохватилась Дона. — Я показалась вам испорченной, брюзгливой. У меня было такое ощущение, что вы нарисовали меня голой.

— Но если представить, что и сам художник отмечен тем же, то оправдан ли стыд натурщика?

— Вы хотите сказать, что между ними возможно взаимопонимание?

— Совершенно верно. Рад, что вы именно так меня поняли. — Он подошел к окну. — Восточный ветер продержится на побережье не один день, — заметил он. — Из-за непогоды мы не сможем сдвинуться с места. Вынужденное безделье даст мне возможность сделать много новых набросков. Если вы позволите, я попытаюсь еще раз нарисовать вас.

— Но уже с другим выражением лица! — лукаво сказала она.