Дафна дю Морье - Французова бухта

— Ну, рассказывайте, сэр! — проговорил стражник. — Я четырнадцать раз становился отцом и кое-что смыслю в деторождении. Так сколько весит ребенок?

— О, — замялся Уильям. — Ах да, вес. Дайте-ка взглянуть…

Дона давилась от смеха, представляя, в каком недоумении сдвинулись брови Уильяма, для которого явилось настоящим открытием то, что вокруг какого-то младенца может возникнуть столько вопросов.

— Что-то около четырех фунтов, не могу припомнить точную цифру, — наконец ляпнул он наобум.

Тюремщик даже присвистнул от крайнего изумления, а его помощник так просто затрясся от хохота.

— И вы называете его славным мальчуганом? — воскликнул он. — Хоть убейте меня, сэр, но этот ребенок — не жилец на белом свете. Мой младшенький при рождении потянул на все одиннадцать фунтов, а выглядел совсем крохой.

— Разве я сказал четыре? — спохватился Уильям. — Ну, конечно, оговорился. Я хотел сказать четырнадцать. Более того, теперь-то я припоминаю — он весил где-то между пятнадцатью и шестнадцатью фунтами.

Тюремщик снова присвистнул.

— Храни вас господь, сэр. Как же вы справились с такими родами? Вам, наверно, приходилось спасать ее светлость, а не ребенка. Как она себя чувствует?

— Прекрасно, — с готовностью ответил Уильям. — В самом радостном настроении. Я ушел, когда она с его светлостью обсуждали, каким именем наречь новорожденного.

— Никогда бы не подумал, что она такая отважная женщина! — удивился стражник. — После всего этого вы, сэр, заслужили тройную порцию эля. Принять ребенка весом в шестнадцать фунтов — это вам не шутка. За вас, сэр, за младенца и за ту леди, что была у нас! Она стоит двадцати леди Годолфин — или я уже совсем ничего не понимаю в жизни!

На некоторое время установилась тишина, прерываемая звяканьем стаканов. Дона слышала, как тюремщик глубоко вздохнул и причмокнул губами.

— Ручаюсь, во Франции иначе варят это зелье, — наконец возобновил он беседу. — Там все больше виноград, лягушки всякие, улитки и все такое. Недавно я снес стаканчик наверх, своему пленнику. И скажу вам, сэр, что для человека, готовящегося утром умереть, он просто рыба с холодной кровью. Одним глотком он осушил стакан и, посмеиваясь, похлопал меня по плечу.

— Что с них взять, с этих иностранцев? — вмешался в разговор второй стражник. — Все они на один лад — французы, голландцы, испанцы… Им подавай женщин и выпивку, больше их ничто не интересует. А стоит вам от такого отвернуться, как сразу получите удар в спину.

— Что, скажите мне, делает человек в свой последний день на этой земле? — не унимался Захария. — Видано ли, чтобы он покрывал листы бумаги рисунками разных птиц или просто сидел, покуривая и улыбаясь сам себе? Думаете, он послал за священником? Они ведь рьяные паписты, эти французы: у них сперва грабеж и насилие, а после исповедь и распятие. У всех, только не у нашего Француза. Я так думаю, он решил, что сам себе является судьей. Еще стаканчик, доктор?

— Спасибо, друг мой, — не отказался Уильям. «Какая крепкая голова у Уильяма, если любое количество эля ему нипочем», — удивленно подумала Дона.

И тут Уильям кашлянул, давая ей тем самым тайный сигнал.

— Любопытно было бы взглянуть на этого человека, — промолвил он. — Особенно после всего, что вы о нем рассказали. По общим отзывам, этот злодей не ведает жалости. Хвала Создателю, мы избавим от него нашу землю. Сейчас-то он, вероятно, спит, если вообще человек способен проспать свою последнюю ночь.

— Спит?! Господь с вами! Нет, сэр. Опрокинув в себя два стакана эля, он сказал мне тогда, что, если вы заглянете сюда до полуночи, то он будет рад вместе с вами осушить еще по стаканчику — за сына и наследника. — Тюремщик захохотал и, понизив голос, добавил: — Конечно, это против правил, но вы не можете желать худа человеку, которого утром должны повесить, будь он даже пират и француз, — не правда ли, сэр?

Дона не смогла разобрать ответ Уильяма, но услышала звон монет, шарканье шагов и голос тюремщика:

— Благодарю, сэр. Вы настоящий джентльмен. Когда моя жена снова соберется рожать, я приглашу к ней только вас.

Дона слышала, как они поднимаются по лестнице. Она судорожно сглотнула и вонзила в ладони ногти. Наступал самый опасный момент. Если ее узнают, все будет потеряно. Она обождала, пока, по ее подсчетам, они добрались до камеры. Послышался гул голосов, скрежет ключа в замке и лязг отодвигаемой двери. Тогда Дона рискнула зайти в башню. Она увидела со спины двух стражников: один сидел на скамье, зевая и потягиваясь, второй стоял, глядя вверх на лестницу. Помещение освещалось тусклым светом одного фонаря, свисавшего с балки. Держась в тени, Дона спросила:

— Есть ли здесь доктор Уильямс?

Мужчины обернулись на ее голос. Тот, что сидел на скамейке, спросил, сощурившись:

— Что тебе надо от него?

— За ним послали из дома, — ответила она. — Ее светлости сделалось хуже.

— И немудрено, — откликнулся другой стражник. — Попробуй-ка роди ребенка в шестнадцать фунтов. Погоди, паренек, я схожу за ним. — Он начал подниматься по лестнице, на ходу выкрикивая: — Захария, доктора требуют назад, в дом.

Подождав немного, Дона толкнула ногой дверь, задвинула засов и опустила решетку, прежде чем стражник на скамейке успел шевельнуться. Он вскочил и заорал:

— Эй, олух, какого дьявола ты тут делаешь?

Между ними находился стол. Охранник кинулся к ней, но Дона, собрав все силы, опрокинула стол; падая, тот придавил стражника. Почти одновременно с верхней площадки лестницы донеслись приглушенные крики и звуки ударов. Схватив кувшин с элем, Дона швырнула его в фонарь, свет погас. Стражник кое-как выкарабкался из-под стола, поднялся на ноги и завопил, взывая к Захарии, ругаясь и спотыкаясь в темноте. Вдруг с лестницы раздался голос Француза:

— Ты здесь, Дона?

— Да, — неожиданно громко выпалила она, разрываясь между страхом и неудержимым желанием захохотать. Он мягко спрыгнул на пол через перила и в темноте отыскал стражника. Дона слышала, как они боролись возле лестницы, затем последовал звук глухого удара. Тяжело застонав, стражник повалился на стол.

— Дай мне свой платок, Дона, он мне нужен для кляпа, — сказал Француз. И когда Дона сорвала с головы платок и передала ему, он быстро добавил: — Посмотри за ним, но по всей вероятности он не сможет двинуться с места.

Француз снова скрылся в темноте, пробираясь наверх к своей камере.

— Ты справился с ним, Уильям? — послышался его голос, затем раздался какой-то странный всхлип и шуршащий звук, будто что-то волокли по полу.

Стражник, лежавший подле Доны, очнулся и с трудом перевел дыхание. А ей с трудом удавалось сдерживать смех. Оклик Француза привел ее в чувство: