Светлана Успенская - Женщина без прошлого

От одиночества даже мысли у него на дамскую сторону повернулись. Приметил он себе одну бабенку. Хотел было использовать ее в двояких целях — чтобы, значит, в смысле любви попользоваться и чтоб в смысле разведданных тоже. Только смотрит: бабенка, на которую он глаз положил, вроде как в тягости, хотя при этом совершенно не замужем. Очень он по ее поводу сокрушался — женщина одинокая, смазливая, почти не пьет по своему тяжелому дамскому положению и даже коньячный спирт с завода не тибрит, несмотря на то что все вокруг тибрят как подорванные.

Очень Самойлов ей сочувствовал. Он ее под локоток из цеха до проходной водил и жаловался на свое холостое одиночество и даже намекал, что в случае чего он ребенка усыновит.

А та лишь золотым зубом ему игриво светит в ответ!

А живот у нее при этом день ото дня все пухнет. И колышется на ходу, и булькает жалобно — как будто ребенок в нем на жизненную свободу просится…

И так в Самойлове глубоко угнездилась любовь к этой мурлычистой бабенке, что стал он ее на трамвае до дому провожать. Во время поездки он ее за талию бережно поддерживал и со ступеней любовно сводил. И сильно шипел на граждан с острыми локтями, которые в неминуемой толкучке негалантно обходились с беременной дамой. И все у нее интересовался, когда выйдет ей природный срок, но она только усмехалась ему загадочно.

Вот однажды ехали они в трамвае. Давка была страшная, граждане пассажиры локтями друг другу ребра щупали, невзирая на лица, звания и степень беременности. И вот Самойлов видит, как один товарищ с зонтиком по салону протискивается и громко кричит, что он сходит, а кто не сходит, те — расступитесь в разные стороны! И при этом зонтиком очень вольготно размахивает. И, размахнувшись зонтиком, вдруг задевает нашу глубоко беременную даму. А дама, естественно, охает и руками за живот хватается, проседая в коленках. И очень кричит насчет того, что, обормоты, гады, задавили! А этот следователь, товарищ Самойлов, при этом страшно за свою Дульсинею переживает.

Только вдруг видит он — что-то на пол льется. Что-то желто-коричневое и довольно теплое. Тут товарищ Самойлов медленно валится в обморок, потому что не знает, что думать, — то ли что у его дамы воды отошли, то ли еще чего хуже. А пассажиры водителю кричат: беременную насмерть задавили, вези, сволочь, помимо маршрута прямиком в роддом!

Но, пребывая в предобморочном помрачении, товарищ Самойлов вдруг замечает, что притом, что лужа на полу становится больше, живот у беременной гражданки становится все меньше. И при этом нестерпимый коньячный запах по салону распространяется. А его дама кричит водителю, протестуя: «Не нужно мне в роддом, мне по четвертому маршруту требуется!» — и сочувствие граждан отвергает, придерживая из последних сил остатки живота.

И тогда товарищ Самойлов вдруг понимает, что дама его вовсе не беременна, как ему представлялось вначале. Но вместо того, чтобы умилиться этому радостному факту, как любой нормальный мужик, он пуще того хмурится и коньячную лужу подозрительно изучает.

А дама его, вынимая из-под платья пробитую насквозь пятилитровую грелку, объясняет:

«Я ведь к нашей с тобой свадьбе, Витенька, готовилась, а не из корысти какой».

Но товарищ Самойлов с той самой минуты ее бесповоротно разлюбил. И даже на суд не пришел, где его кралечке три с половиной года дали. Потому что очень уж он не уважал, когда кто с винно-водочной продукцией мухлюет. Особенно с коньяком. Очень уж дотошный был человек!

«Привет из Нарьян-Мара!

Не терпится узнать, как поживает сломанный зуб Луизы Палны? Надеюсь, она его окончательно доломала? Попадись мне эта старая грымза, уж я бы за нее взялась!

Кстати, ты еще не решилась?

Если все же надумаешь, я буду проездом в ваших краях числа двадцатого. Встретимся и окончательно все обговорим. Провернем дело, так что комар носа не подточит. Мила даже тявкнуть не успеет.

Я уже представляю, как они всполошатся! Твоя родня с ума сойдет! Дети будут рыдать, куда исчезла их мамочка, Луиза Пална напишет возмущенное письмо президенту, а Вадик будет кудахтать на манер лишенного гарема петуха.

Он действительно тобой больше не интересуется? Вот сволочь эта Мила! Так поступить с лучшей подругой!

Дорогая, тебе рано себя хоронить. Впереди целая жизнь!

Кстати, у меня новый поклонник: оленевод из Ханты-Мансийска. Владелец оленьего стада в полтысячи голов. Ходит с костяным ножом, подарил мне малицу. Зовет жить к нему в ярангу, обещает каждый день кормить строганиной, если выйду за него замуж. Утверждает, что вышибает белке глаз с трехсот метров. Предлагал продемонстрировать свое искусство на наиболее докучливых из моих поклонников, но я отказалась. Впрочем, кажется, зря.

Ох, как надоело все!

Стара я стала по сцене козлицей скакать. На пенсию хочется, покоя хочется, тишины, наконец, хочется. Да только без денег недолго на пенсии засидишься, так что, видно, придется мне до глубокой старости молодиться, невеститься и крутить мозги оленеводам из Нарьян-Мара.

Если уж ты, моя лучшая и единственная подруга, не хочешь мне помочь…

Вчера в моей душе уже созрели ноты дивной мелодии! Напела мотив своему продюсеру Оганезову. И что ты думаешь, этот тип закричал: «Стопудовый хит! Щас мы на эту музычку наложим какие-нибудь «любила-забыла» и ракетой войдем во все чарты!» Еле удержалась, чтобы не размозжить ему голову. Все на продажу, все с молотка!

Ах, закрыться бы в глуши, в деревне! И чтобы ни одна тварь не захотела сделать из моей мелодии стопудовый хит, особливо бывший директор Дома культуры из Толстобрюховского района… Жить полной жизнью, дышать полной грудью… Встречать рассветы, провожать закаты, беседовать с людьми о простых человеческих вещах — хотя бы о двойках в школе, о подорожании продуктов или сезонном спаде на рынке туалетных утят… А также меня страшно интересуют взятки мэру Мамакову и происки злобного конкурента с характерной фамилией Бульбенко!

Ты что, думаешь, так уж трудно открывать на сцене рот под фонограмму? Я уже пятнадцать лет открываю, как заведенная!

Целую, обнимаю.

Твоя Викуша ».

По пустынной улочке, полной пыльной травы, колдобин и яблонь с пожухлой от бездождья листвой, скрипела инвалидная коляска, блестя на солнце весело вращавшимися спицами. Бодрый старик, нервируя окрестных барбосов и пугая купавшихся в пыли кур, надрывно кричал:

— А вот кому кандидата?.. Желающим предлагаю настенный календарь с поясным изображением — плотная глянцевая бумага, красивая женщина и денег за эту роскошь ни копейки! В крайнем случае на стенку можно повесить, чтобы пятно на обоях прикрыть.