Светлана Успенская - Женщина без прошлого

Моя жизнь, как и твоя, — это непонимание, монотонность, скука. Только небольшое разнообразие вносят не докучливые поклонники, а семейные скандалы. Когда начинается день, я знаю, чем он закончится. Просыпаться не хочется, потому что события расписаны поминутно. Утренний кофе, вечерний чай, питательный обед из трех блюд… Одни и те же разговоры на одни и те же темы — про двойки в школе, подорожание продуктов и сезонный спад на рынке туалетных утят. А также про взятки мэру Мамакову и про козни зловредного Бульбенко, который устанавливает на свой товар демпинговые цены, имея своей самой желанной целью разорить моего мужа и пустить по миру нашу семью, а особенно Луизу Палну.

Ты пишешь, что монотонность семейной жизни вожделенна для тебя — тогда как я откусила бы себе палец, только бы испытать то, что для тебя — скучная обыденность: огни сцены, поклонение толпы, вихрь непрерывных развлечений…

Но все же решиться на то, что ты предлагаешь, я не могу. И не потому, что это безумие, а потому, что я заранее уверена в неуспехе. Вспомни, с кем ты имеешь дело: с бездарной ленивицей, никчемной домохозяйкой, бесполезным, ни к чему не приспособленным существом. Да меня раскусят в одну минуту, не успею я даже рта раскрыть!

Больше писать не могу, потому что Луизе Палне не терпится задать мне выволочку: выудив из супа колесико от будильника, она долго жевала его, искренне полагая, что это фигурно нарезанная морковка. Остановилась она, лишь когда прощально хрустнул ее последний натуральный зуб.

А все мой сынок Митька, его художества… Пойду отчитывать его вместо того, чтобы объявить ему благодарность и выплатить небольшую поощрительную премию.

А ты говоришь, семейная жизнь…

Лиля ».

Памятник на кладбище выглядел непрезентабельно — ржавая, с чешуей облезшей краски времянка с выцветшей от дождей и солнца фотографией. Даты рождения и смерти тоже размыты дождем.

Вот и разбери, когда родилась, когда померла невинноубиенная страдалица… Стороннему человеку и не расшифровать буквочисленный ребус, испорченный атмосферными осадками.

Выцветшие венки тоже оказались мало информативны. Вместо традиционного «помним, любим, скорбим», на красной ленте читалось многозначительно-непонятное «мним лю».

Совсем неприятно выглядел памятник. Как-то даже оскорбительно для памяти покойной покосился он набок, приналег одной стороной на куцую некрашеную оградку, а другой потонул в иссушенном июльской засухой бурьяне.

«Я бы обиделся, если бы жена, которой у меня, слава богу, нету, мне такой памятник сварганила», — подумал Веня, неодобрительно глядя на ржавую жесть.

— Уважаемый, вы, наверное, надгробие желаете поправить? — прозвучал за спиной вкрадчивый вопрос. — Очень уж мизерно ваше личное надгробие выглядит, прямо перед соседями-упокойниками стыдно.

Говоривший оказался обтерханным гражданином преклонных годов, на лице которого по буквам читалась неутоляемая страсть к спиртному, давно переросшая в манию.

— Могу, кстати, поспособствовать. Выполняю свои профессиональные обязанности точно и в срок, — доверительно поведал говоривший. — А зовут меня Сифоныч. С хорошим человеком всегда можно столковаться… Или, может, уважаемый, вы хотите на подхоронку? Или содержимым могилы пристально интересуетесь?

Но Веня «на подхоронку» не хотел, а хотел подробно расспросить кладбищенского аборигена.

— Вот что, папаша, — начал он. — А нельзя ли…

— Можно, — кивнул Сифоныч. — Прикажете приступать?

В этот момент доверительная интимность мужского тет-а-тета была внезапно нарушена благообразной старушкой, которая, вынырнув из-за могильного креста, спугнула Вениного собеседника.

Поди прочь, Сифоныч, диаволово отродье, приспешник лукавого и его верный соратник! Нет тебе покоя на земле, не будет и услады на небе. Будешь проклят ты, кладбищенский вор и осквернитель могил, во веки бесконечных веков!

Не верьте ему, молодой человек, не поддавайтесь на льстивые посулы и увещевания. Он цветы с могил на рынок за полцены сдает, венки по похоронным конторам разносит, а траурные ленты школьницам на плетение кос дарит. И даже более того: присматривает богатые захоронения с целью дальнейшего использования. Я с ним уже полгода борюсь, все безрезультатно. Уже и в ФСБ, и президенту писала — да все без толку, никого наши покойнички не интересуют. А они же беспомощные, как дети, за ними глаз да глаз нужен.

Вы, молодой человек, наверное, баночку для цветочков ищете? Вам, наверное, невмоготу, так хотите своей почившей в бозе супруге приятный сюрприз сделать?

Что, не ваша супруга? Жаль. А то бы мы с вами вместе на этого проклятущего Сифоныча напустились… Обороли бы его в четыре руки!

Я тут кажный день бываю, к своему мужу наведываюсь. Общаемся мы с ним по мере возможности, обсуждаем погоду и настроение в природе. Я ему вкусного приношу и портрет его мыльным раствором обмываю. Все время мимо вашей родственницы прохожу, и, надо сказать, мне удивительно видеть ее персону в таком заброшенном состоянии. Или у вас денег нет на приличный памятник? Или вы только недавно из мест не столь отдаленных вышедши?

А, понятно… Значит, дальний родственник в кратковременной командировке… Стесненный в средствах и во времени… То-то я вас на похоронах не видела — верно, поспеть не смогли по всеобщей занятости?

Конечно, помню ее похороны! И мужа упокойницы тоже помню, но смутно — такой, кажется, упитанный господин средних лет. А еще детишек припоминаю и пожилую даму в бигудях. И так все организовано было — просто прелесть! Даже позавидовать можно. Я даже подумала, что теперь эту новенькую памятниками и венками засыплют, будут ее могилку содержать в образцовой показательности, устроят ей кованую оградку, скульптуры ангелов и прочий кладбищенский «от кутюр».

Да только не так оно на поверку вышло. Никто к упокойнице в гости не заглядывал. Лишь однажды какая-то дамочка прибегала, по виду — сестра. Только она маникюр марать не стала, букетик скромный в изголовье положила — и все. А еще фотографию хотела из рамочки достать, все копошилась да пыхтела возле памятника.

Плакала ли? Да мне по слабости глаз и дальности расстояния плохо видно было. А вот портретом, конечно, сильно интересовалась, наверное, хотела сохранить его для пущей памяти, только чего там сохранять, — глаза, пожалуй, различить еще можно, тогда как подбородок дождями смыло.

Да, вот такая судьба человеческая, как подумаешь — прослезиться хочется. Покуда жив ты, человече, землю топчешь, под кустом гадишь, след свой по мере возможности на земле оставляешь, а помер — даже портрета от тебя не останется. И ладно еще, коли в первозданной целостности тебя в гробок положат, а то как вашу родную родственницу в землю положили — тут, прямо скажем, радостного мало.