Irene - Умри красиво

— Я не буду…

— Будешь, я сказал, — твердо заверил мой жених, все так же сжимая мою руку. — Кроме того, тебе полезно послушать.

— Тут такая вонь, — захныкала я. — Пусти меня!

— Кирилл Петрович, так я того уже… пойду, что ли? — вдруг засуетился бомж.

— Ну что вы, Василий Иванович, вы же обещали Викусе кое-что рассказать!

— Кирилл, хватит надо мной издеваться!

— А ты как думала?! Тебе, значит, можно, а мне нет?! — вспылил он. — Уже две недели тебя трезвой не видел! Не хочешь со мной говорить — послушай человека! Поведайте, Василий Иванович, моей невесте свою историю.

И бомж, слегка смутившись, пустился в долгий рассказ о своей лихой жизни. С трудом сдерживая отвращение, я слушала его шепелявую речь: сначала он удачно женился на дочке владельца процветающего магазина и жил-не тужил, а потом вдруг пошел «по бабам», стал много пить и играть в карты. Так его тесть и выдворил из своего дома. Во время очередной пьянки Василий Иванович проиграл свою квартиру, и с тех пор живет у нас в подвале и собирает бутылки.

— Вот так, сынок! А она-то теперь с хахалем из-за бугра, вся в мехах ходит! Недавно увидел ее возле магазина, подошел, думал денег одолжить — ну хочется же выпить человеку иногда, тем более, жизнь сейчас такая, сами знаете… Я бы отдал, правда! Насобирал бы! Так нет, разоралась, что люди прибежали, чуть душу не вытрясли…

— Н-да. Какая у вас печальная история, — произнес Кирилл, прожигая меня злым взглядом. — Внимательно слушала, Вика? Вот если бы я тебя встретил возле магазина, точно дал бы тебе на выпивку. Тем более, что жизнь у тебя была бы такая… сама знаешь… И ты бы, конечно, все потом вернула. На бутылках бы насобирала, и вернула, — он повернулся к бомжу. — Вы уж простите, Василий Иванович, что заставил вас рассказывать все это…

К горлу подступал ком, голова кружилась. Из глаз покатились слезы.

— Меня сейчас вырвет, — предупредила я, но Кирилл и не думал отпускать мою руку.

— А ничего, не сдерживайся! Кстати, сейчас Василий Иванович примет душ, я дам ему свои вещи, которые уже не ношу. Ты ведь как раз хотела убрать в ванной, правда?

Я дернулась в сторону, Кирилл наконец ослабил хватку. Еле дыша, выбежала в спальню и упала на кровать. Он зашел за мной следом и плотно закрыл дверь. Едва слышно коснулся моего плеча.

— За что ты так со мной?! — заорала я. — Чего ты хотел этим добиться?!

— Растормошить тебя! Шоковая терапия! — Кирилл рывком оторвал меня от подушки и крепко сжал мои плечи. Его лицо было настолько бледным, что, казалось, он вот-вот потеряет сознание. — Вика, пожалуйста. Поговори со мной! Что происходит?!

Он слегка похлопал меня по щекам, и я, всхлипнув последний раз, перестала реветь.

— Что тебя беспокоит? Я же вижу, что-то происходит. Расскажи мне!

Я молчала, задыхаясь от волнения.

— В чем дело? Вы с Алисой куда-то влипли?! Вы кого-то убили?!

— Почему с Алисой? — еле шевеля губами, прошептала я.

— Потому что я печенкой чую, что здесь без нее не обошлось! — Кирилл сжал мои руки, на этот раз намного мягче. — Когда ты перестала доверять мне? Ты ведь уже говорила мне такое, что не решалась сказать никому! Ну же, что случилось?!

«Я влюбилась в Алису».

Нет, я даже не могу это выговорить. Глядя в горящие тревогой и страхом глаза Кирилла я, как никогда раньше, четко понимала, что эта фраза разрушит все — и его, и меня, и то, что мы с таким трудом пытались построить. Я отвернулась, так не произнеся ни слова.

— Ясно, — он поднялся с пола. — Мне все понятно.

— Я больше не буду пить.

— Это в твоих интересах, — сухо ответил он. — Если ты еще хоть раз придешь домой в таком состоянии, я отвезу тебя в наркодиспансер.

Остаток дня я пролежала в постели без движения и только слышала, как Кирилл проводил посвежевшего, прибарахлившегося бомжа и ушел куда-то сам. В квартире властвовала тишина и я невольно чувствовала, что она наконец проникает и внутрь меня. Это странное спокойствие было чересчур похоже на затишье перед бурей, так что радоваться ему я вовсе не спешила.

Алиса, похоже, тоже не понимала, что происходит. Я улыбалась, сидела с ней за одной партой, ходила на перемене вместе с ней на перекур, чтобы ей не было скучно, но, как только чувствовала, что рискую остаться с ней наедине на длительное время, тут же выдумывала идиотскую причину и бросалась прочь. Не знаю, почему, но она так и не решилась спросить меня, в чем дело. Наверное, все еще чувствовала вину за свою опасную выходку на трассе.

Сегодня Алисы на парах не было — утром мне пришла смс-ка, что она себя плохо чувствует и останется дома. Еще месяц назад я бы наплевала на пары и рванула к ней домой, проверить степень тяжести внезапной болезни, но сегодня — только отправила дежурное «Поняла. Выздоравливай!» и засунула мобильник подальше в сумку, в надежде, что она не перезвонит.

Не знаю, почему человеку иногда так важно рассказать хоть кому-то, что он чувствует. Все эти дни я ходила почти в полубессознательном состоянии, как больная, невпопад отвечала и не сразу реагировала на звуки, действия и окружающий мир. Все поблекло, потеряло краски. Но никто, кроме Кирилла, не хотел меня слушать. А ему, по понятным причинам, я никогда и ни за что об этом не расскажу.

Я брела по коридору, четко запланировав себе зайти в деканат и узнать насчет новой карточки для стипендии — на днях я, во время очередного приступа суровой задумчивости, засунула ее и напрочь забыла, куда. Остановившись рядом с какой-то аудиторией, чтобы вытащить из сумки документы, я не заметила и едва не сбила с ног эстетичку, Елену Владимировну, которая выходила с пары у Светкиной группы.

— Ой, простите, — я покраснела и принялась собирать разлетевшиеся по коридору бумажки. — Задумалась!

Елена Владимировна сдержанно улыбнулась, принимая из моих рук огромную кипу бумажек — раздаточного материала и листков с контрольными. Я закусила губу, все еще чувствуя себя неловко, и, чтобы загладить вину, решила предложить ей помощь.

— Спасибо, Вика, — ее бледное лицо еще раз осветила улыбка, на этот раз — немного более приветливая. Я удивилась, что она знает мое имя. Все-таки, столько студентов… да и эстетика — просто обычный общий предмет, «сдали и забыли».

Мы вышли из факультета в долгую галерею, соединяющую его с главным корпусом, где находилась кафедра философии. Почему-то идти молча мне было неуютно, и я, кажется, спросила что-то о следующей паре, потом о погоде. Мы поднялись на второй этаж, и эстетичка водрузила на меня всю эту впечатляющую кипу бумаг, пока открывала дверь своего маленького кабинетика.

— Угощайся, — она протянула мне коробку конфет. — И еще раз спасибо, иначе я бы это все в два захода тащила.