Мария Воронова - Ледяное сердце Северины

– Хочешь чаю? – равнодушно спросила она.

Волчеткин покачал головой, мол, какой чай.

– Инга, ты сможешь меня простить? – спросил он после долгой паузы.

Она пожала плечами:

– Я не сержусь.

– И мы можем начать все сначала?

– Нет, не можем. Если уж на то пошло, Руслан, этого никто не может.

Он шагнул к ней, но Инга подобралась, ощетинилась, всем своим видом давая понять, что против объятий.

– Сядь, пожалуйста, – резко сказала она, – и говори со стула. Или уходи.

Волчеткин послушно сел.

– Я просто хочу, чтобы мы снова были вместе. Я ошибся, натворил глупостей, обидел тебя, это верно, но я хочу все исправить. Слишком я привык к тебе за эти годы и не понимал, как много ты для меня значишь. Ты была рядом и принимала меня таким, как есть, всю мою странную ситуацию, и ничего не требовала…

– Твоя подруга уже объяснила мне, что это была ошибка, – заметила Инга не без яда.

– Прости?

– Твоя возлюбленная Полина Андреевна приходила ко мне и объяснила, что я просто шлюха.

– Я этого не знал, – вскинулся Руслан.

Глядя на его реакцию, Инга поняла, что действительно не знал, но продолжала:

– Она была так любезна, что объяснила мне разницу между шлюхой и порядочной женщиной. Как ты понимаешь, по ее классификации я отношусь к первой разновидности, а она – ко второй. Поэтому лучше тебе будет отправиться к ней и стать счастливым, наконец.

Руслан только поморщился и махнул рукой.

– Понятно. Была бы она просто стервой, это еще полбеды, но она оказалась тупой стервой, – Инга усмехнулась, – если говорить серьезно, то мораль без нравственности, наверное, ничуть не лучше, чем нравственность без морали. Знаешь, Руслан, когда я смотрела в детстве приключенческие фильмы, меня всегда раздражало поведение злодеев. Вместо того, чтобы быстренько прикончить оппонента и поставить точку в деле, они начинали проявлять явно избыточное злорадство, упиваясь своей победой, изгалялась над поверженным противником, делились с ним зачем-то своими творческими планами. Именно эти секунды смакования триумфа оказывались для них роковыми. И когда Полина пришла ко мне насладиться своей победой и макнуть меня мордой в дерьмо, я почему-то сразу поняла, что добром это для нее не кончится.

– Инга, оставь ее в покое. Речь о нас с тобой. Я был не в самом лучшем состоянии, пойми.

– Понимаю. Тебе действительно пришлось нелегко, ты жил с душевнобольным человеком и пытался сохранить чистую совесть. Правда, за счет других людей, но не в этом суть. Ты сказал, что я ничего не требовала от тебя. Верно, и в этом была моя главная ошибка. Полина – дура, но она права в свой кондовой морали. Нужно было поставить вопрос ребром. Мне бы хоть не пришлось тратить почти три года жизни на мучительные бесперспективные отношения, в финале которых ты променял мое терпение и самоотверженность на смазливую рыбью морду. Ах, Руслан, я слишком поздно поняла одну истину: женщина не должна мириться с обстоятельствами мужчины, это он должен создать ей такие обстоятельства, которые сделают ее счастливой.

– Я совершил глупость, но опомнился. Неужели ты меня не простишь?

– Я не сержусь, говорю тебе. Но для реанимационных мероприятий, ей-богу, поздновато. Я давно все похоронила. Иди, Руслан. Я не хочу с тобой ничего обсуждать, анализировать, тем более исповедоваться. И злословить про Полину тоже не хочу.

Руслан поднялся, но медлил уходить. Как знать, вдруг с тоской подумала Инга, если бы он пришел с огромным букетом роз, пал бы на колено и протянул открытую коробочку с обручальным кольцом, устояла бы я? Вероятно, нет. Я приняла бы предложение и жила бы с ним, человеком, которого не люблю и никогда не любила.

Свекровь явилась без предупреждения, что было ей несвойственно. Александра только сварила суп и собралась сесть за макбук, как раздался звонок от консьержки.

– Да-да, я дома, пригласите, – выпалила она и пробежалась по квартире, нет ли где беспорядка.

Но, как обычно, все выглядело идеально, и свекровь вынуждена была это признать.

– Пришла полюбоваться на то дерьмо, из-за которого мой сын рискует сесть в тюрьму, – патетически воскликнула она.

Александра отметила, как со свекрови сползает маска рафинированной аристократки и обнажается циничное нутро. Наверное, с другим характером и невозможно пятьдесят лет отработать реаниматологом.

Она подала чай, но старуха вдруг с силой оттолкнула чашку.

– Так нужен был тебе этот фарфор? Жить не могла без него?

– Мы его купили по случаю.

– По какому случаю?

Оскорбления вдруг потоком полились изо рта старой дамы. Александра молча слушала, стараясь делать «поправку на ветер». Если для нее весть об уголовном деле на Витю оказалась шоком, то для свекрови и подавно. Это сейчас люди привыкли к судам и прочему, но во времена родителей Александры правоохранительные органы существовали для людей из совершенно другого мира, для тупых уголовников. Оказаться под судом – значило поменять вселенную, навсегда покинуть касту интеллигентных людей. А уж если это сопровождается публикациями в прессе… Позор и гражданская смерть. Люди старой формации верят печатному слову, неудивительно, что бабка в шоке, а на ком еще разрядиться, как ни на невестке?

Поэтому Александра спокойно пила чай и слушала банальности про ночную кукушку. Потому что мать, ясное дело, воспитала Витеньку совершенным человеком, и, только попав в объятия вертихвостки, ребенок надышался смрадным дыханием порока и переступил границы добродетели.

– Нечего было вообще связываться с вами! Понятно, что ты еще могла, кроме как требовать все это? – свекровь картинно повела рукой. – Откуда тебе было знать, что в жизни есть другие ценности? Я полвека отработала, ни с кого не взяла ни копейки, ни коробки конфет! Думала, мой Витя такой же будет. И был бы, если бы с вашей семейкой чертовой не связался! Говорила ему, держись своего круга, нечего якшаться с торгашами и особенно с партийцами. Тоже еще, хозяева жизни!

– Партии давным-давно нет, – осторожно заметила Александра и только подлила масла в огонь.

– Партии, может быть, и нет, а люди остались! Привыкли, что все кругом их рабы. Имели все лучшее, но этого им было почему-то недостаточно. Нет, надо было еще власть свою показать над нами. Чтобы мы не могли просто работать и просто жить. Нет, нам надо было постоянно доказывать таким, как твой папаша, что мы имеем право ехать за границу, получать квартиру и вообще дышать. Если вдуматься, какой абсурд! Я, доктор наук, автор методики, должна была доказать какому-то безмозглому идиоту, что не посрамлю Советский Союз, если поеду на конференцию!

Александра отвела глаза. Она была большую часть жизни знакома с этой женщиной и всегда считала, что та вполне довольна социалистическим строем.