Ольга Погодина-Кузьмина - Власть мертвых

Игорь, который редко участвовал в разговорах за столом, молчал и сейчас. Но Оксана вдруг обратилась к нему:

– А ты что скажешь, Игорь? Ты же, наверное, общаешься с прислугой даже больше, чем Майкл?

Он ответил:

– Роза хорошо готовит разную еду.

– Это очень усердные люди, обученные специально по уходу за домом, а не бывшие бухгалтеры или библиотекари, как в России, – торопливо добавил Майкл, словно боялся, что Игорь сболтнет что-то лишнее. – Они вполне устраивают нас обоих.

Чистяковым Игорь был представлен как приемный сын Майкла, что подразумевало приемлемую легитимность, хотя все они, включая главу семейства, очевидно, знали об истинном положении вещей. Похоже, никого из них это не смущало, только младший Чистяков, тощий, жухло-рыжий, безнадежно некрасивый юноша двадцати с чем-то лет, проявлял нервное внимание к Игорю и держался с ним настороже.

– По-моему, филиппинцы – просто говорящие обезьяны, – пробормотал он себе под нос.

Мать расслышала и одернула.

– Виталик, такие вещи не озвучивают. Конечно, я бы тоже не посадила их с нами за стол, но не вслух…

Меняя тему, старшая дочь, смешливая полненькая Лида, стала пересказывать анекдот о русской туристке в Италии, которая сообщает по телефону матери, что без ума от кьянти. Соль анекдота заключалась в том, что мать решила, что Кьянти – фамилия жениха, которого дочь наконец-то себе нашла. Сама Лида, кажется, встречалась с каким-то местным парнем, но родители не принимали их отношения всерьез, все поджидая «подходящего человека».

– Неприязнь к людям другой расы – естественный биологический механизм. На этом зиждется структура общества, – заметил Майкл, возвращаясь к своей первоначальной мысли. – Мы, представители «золотого миллиарда», меньше всего заинтересованы в социальном и национальном равенстве – кто тогда будет убирать наши дворы, чинить канализацию? Голод и подчиненная психология азиатских народов – основа мировой экономики, не будем об этом забывать.

– Да, – согласилась Оксана Вениаминовна. – И вообще, если не все люди одинаково умны и талантливы, то же можно сказать и про народы. Европейцы создали великую культуру и заслуживают привилегированного положения.

Лида снова свела разговор к шутке:

– А вот мне кажется, самое привилегированное положение должны занимать лошадки. Они ведь умнее, благороднее и справедливее большинства людей.

– Вы смотрите на вещи, как император Калигула, – проговорил, возвышая голос, Майкл, – он даже привел лошадь в Сенат, чтобы она управляла Римом.

«Вечно надо умничать», – с неприязнью подумал Игорь и тут же мысленно осекся. В последние дни он постоянно винил себя, что не может принять и полюбить Майкла, как любил когда-то Георгия – со всеми недостатками, дурными привычками, телесным и душевным несовершенством.

После завтрака осматривали конюшню, купались на ближнем пляже; под вечер пили чай в саду, где летали бесшумные нетопыри.

– Значительная часть из того, что мы называем «личностью», объясняется структурой и химическими реакциями мозга, – говорил Майкл. – Не нужно обольщаться, мы – не загадка вселенной. Просто биологические структуры, перерабатывающие органику, чтобы рано или поздно также стать объектом переработки. Вирус – не менее сложная и даже более приспособленная к жизни система, чем человеческий организм…

– Нет, я не верю в теорию эволюции, – возражала Оксана Вениаминовна. – Я не могу принять мысль, что человек произошел от обезьяны. Все-таки есть какая-то высшая сила, называй как угодно… Иначе непонятно, где конечная цель? Каков смысл?

– Смысл в том, чтобы получить от жизни максимум удовольствия, – улыбался вставными зубами Коваль.

– И все? Только физиология? Нет, я не могу это принять…

В седьмом часу, когда уже спустились ранние здесь сумерки, Игорь ушел в сад. Пробрался через заросли алоэ и сел на еще теплое каменное ограждение, слушая однообразную перекличку цикад и шорох ящериц в сухой траве.

Майкл нашел его минут через десять. Мягко упрекнул:

– Опять куришь… Тебя что-то беспокоит?

– Просто хотел побыть один.

– Извини, если помешал.

– Все нормально, – проговорил Игорь, отворачиваясь. – Просто одна сигарета.

Майкл помолчал с минуту, потом присел рядом на камни, осторожно коснулся его колена.

– Ты скучаешь. Может, нам поехать куда-нибудь на пару недель – в Рим, в Париж? Повторить наш чудесный рождественский вояж? Сходим в клуб. Тебе, наверное, хочется общаться со сверстниками. В тот раз ведь все было неплохо?

Игорь плюнул на окурок, вспомнив «тот раз» в Риме, когда для «общения со сверстниками» Майкл заказал двух украинских парней-проституток. Сначала они вместе гуляли по городу, осматривали Колизей и какие-то церкви, а потом Майкл повез их в гей-сауну. Игорю весь тот день было неловко и скучно. В сауне он не мог отделаться от воспоминаний о своем питерском приятеле Бяшке, от его фирменных присказок, вроде того, что любовь к спортсменам – это форма зоофилии и что в групповухе всегда можно захалявить, главное – оставить ноги в кадре.

– Нет, я не хочу как в тот раз, – проговорил он довольно резко.

– Твоя голова набита какими-то несусветными вещами. – Воровато оглянувшись, Коваль погладил его по бедру, залез рукой под ткань футболки.

– А твоя? – спросил Игорь.

Он прочитал в Интернете, что владелец нефтяного бизнеса, в которого выпустили шесть автоматных пуль, выжил и дал показания. В деле были замешаны интересы международного фонда, название которого Игорь не раз слышал от Майкла. Всю последнюю неделю Коваль только и делал, что отвечал на срочные телефонные звонки.

– Моя голова не представляет большого интереса, а вот в твою я бы с удовольствием заглянул.

– Вместе с патологоанатомом?

Майкл издал протестующий звук, одновременно пытаясь просунуть ладонь за ремень его джинсов.

– Дорогой мой, на самом деле это не смешно.

Сумерки сгущались, по периметру сада зажглись фонари. Воздух, тоже густой и плотный, отдавал полынной горечью. Игорь откинулся назад, позволяя Ковалю расстегнуть ремень.

Это была подходящая минута, чтобы высказать то, над чем он размышлял уже несколько недель. Он давно уже хотел признаться Майклу, что не может больше жить с ним на правах домашнего животного. Он чувствовал в себе избыток сил и желание перемен. Отделка дома была почти закончена, и теперь он мог пойти на курсы итальянского, найти работу. Может быть, попробовать поступить в архитектурный колледж в Палермо, чтобы снова начать заниматься дизайном.

В обмен на эту свободу он был готов дать слово, что не оставит Майкла. Что будет по-прежнему проводить с ним все свободное время, позволять пользоваться своим телом, а если понадобится, станет сиделкой и санитаром. Он был готов пообещать, что рядом с ним не появится никто другой, ни мужчина ни женщина. По крайней мере, Майкл никогда не узнает об этом. Он был бы рад жить по прежним правилам, только на свободе – самостоятельно зарабатывать, общаться с разными людьми, а не только с теми, кого выберет Коваль, чего-то добиваться собственным умом и стараниями…