Ольга Погодина-Кузьмина - Власть мертвых

– Ничего не выйдет.

Георгий чувствовал, что и в самом деле готов сделать то, о чем говорил, невзирая на последствия.

– Почему ты так уверен?

– Ты не будешь бить пациента хосписа, который умирает от рака поджелудочной… Говорят, это последствие. Стволовые клетки.

Тронув кнопку пульта, Володя наконец выключил телевизор, и комнату заполнила мирная тишина – теплая, какая-то зимняя, как смотреть из окна на падающий снег. Георгий понял, что он говорит правду; что кислый запах, застоявшийся в комнате, распространяет больное тело, в котором еще раньше погибла душа. Пауза становилась тягостной, белобрысый мальчишка в нерешительности переминался у дверей – очевидно, он слышал обрывки разговора.

Максим ничего не говорил и, возможно, не знал о болезни тестя, и Георгий с новой тревогой подумал о том, какой груз ляжет на плечи сына, если тот захочет принять за невестой полцарства и трон.

– Ты успел сказать Ларисе?

– У нас не было секретов. Мне трудно будет без нее. – Володя помолчал. – Мы год назад ездили в Индию, к монаху-даосу, сутки сидели без еды, в темной комнате, с закрытыми глазами. Я теперь часто практикую. Много переворачиваешь в себе. Сейчас для меня редкое счастье – когда нет боли и тишина. Без музыки, просто это состояние. С Ларой можно было молчать. Говорят, так что-то можно прочесть в чужой душе, но я никогда не знал, о чем она думает.

– Никогда не знаешь, о чем думают женщины, – проговорил Георгий, невольно вспоминая Марьяну.

В сумеречной комнате лицо политика казалось уже не посмертной маской, а бесплотным призраком. Но девочка, вновь возникшая из пустоты, совершая чудо воскрешения, зажгла над диваном свет.

– Устал, – проговорил Володя, закрывая глаза. – Мне сказали, ты едешь в Петербург?

– Да, но вернусь.

– Вернешься, потому что ты наш.

«Нет, не ваш», – хотел возразить Георгий, но остановил себя.

– Скажу еще, мне не нравится, что Максим займет место Ларисы в совете директоров. Конечно, это его решение, но, как я понимаю, он плохо представляет, что ему предстоит быть заживо погребенным под руинами дома Ашеров.

– А вдруг он сможет удержать землетрясение?.. Впрочем, я с ним сам поговорю, – пообещал Владимир Львович и, протягивая на прощание руку, добавил: – Да, в качестве компенсации… деньги Коваля. Возьми себе. Ты придумаешь, как это лучше сделать.

Сына Георгий нашел в кабинете Ларисы. С ним была его молоденькая жена, бледненькая и запудренная, в своем строгом черном платье похожая на гимназистку со страниц Чехова и Бунина. Доверчиво улыбаясь, она взяла Георгия под руку, поцеловала в щеку.

– Я так рада, что вы приехали проводить бедную мамочку. Только в беде понимаешь, как много вокруг замечательных людей. Все друзья нас очень поддерживают.

– Ты уезжаешь сегодня? – спросил Максим. – Когда вернешься?

– Пока не знаю, недели через две.

Нахмурив бровки, подражая манере покойной матери, Кристина обратилась к Георгию:

– Мы очень хотим, чтобы вы тоже были в совете директоров и в управлении. Вы можете занять место заместителя мамы, как Аркадий Борисович. Нам уже говорили про других кандидатов, но вы свой человек и хорошо разбираетесь в делах. Папа сказал, можно на вас оформить долю акций.

– Я просил тебя не пока не поднимать эту тему, – раздраженно оборвал ее Максим.

– У нас еще будет время все это обсудить, – попытался смягчить его грубость Георгий.

Девочка-жена села на подлокотник кресла сына, обвила его шею рукой.

– Мы с Максимом очень хотим завести малыша.

Максим угрюмо молчал, и Георгию пришлось ответить:

– Замечательный план, я поддерживаю.

– Я хочу рожать сама, но лучше все делать через экстракорпоральное оплодотворение. Во-первых, это современная технология, там гораздо лучше следят за генетикой плода, во-вторых, можно родить сразу двойняшек или даже тройняшек. Правда, доктор мне сказал, что тройняшки – это не очень хорошо для здоровья деток. Все, кто сейчас рожают, говорят, что дети в пробирке получаются гораздо лучше, чем естественным путем.

Максим встал и, отвернувшись к окну, произнес очень тихо и сдержанно:

– Ты можешь уйти? Нам с отцом нужно поговорить.

– Конечно, – с легкой обидой пролепетала Кристина, но тут же утешилась, поднявшись на цыпочки, снова поцеловала Георгия.

– Тебе не приходило в голову, что женщины – чудовища? – спросил Максим, когда она вышла.

– Все мы чудовища. Мне кажется, ты слишком много требуешь от нее. Она просто еще не созрела для взрослой жизни. С тобой это тоже произошло не сразу. Впрочем, как и со мной. Сейчас я очень жалею о многих своих прежних поступках. Кто-то сказал, что зрелую половину жизни человек тщетно пытается вернуть себе все то, что беззаботно разбрасывал по ветру в молодости.

– Лариса была моим самым близким человеком за последние два года. – Максим обернулся и с нервным вызовом уставился в лицо Георгия. – Мы были… Я был ее любовником.

– Наверное, сейчас это уже не так важно, – проговорил Георгий Максимович, не ожидавший ни этого признания, ни того, что сын может испытывать такую искреннюю боль.

– Для меня важно. Наверное, это звучит дико фальшиво… Ты сам не арбитр нравственности, не надо так на меня смотреть. Я, видимо, просто унаследовал патологические влечения.

– Нет никакой патологии в том, чтобы любить.

Сын поморщился.

– Звучит довольно слащаво.

– Ты знаешь, что Владимир Львович очень болен? – спросил Георгий.

На этот раз удивился Максим.

– Кто тебе сказал?

– Он сам, полчаса назад. Извини, если сочтешь, что я вмешиваюсь в твои дела, но я считаю, что тебе нужно серьезно это обдумать. Видимо, нам предстоит наблюдать крушение колосса на глиняных ногах. И мне бы очень не хотелось, чтобы ты пострадал от его обломков.

Максим крепко задумался.

– Ты хочешь сказать, что с ними произойдет то же, что с нашей семьей? Все разделят и растащат? Нет, я этого не допущу.

– Боюсь, ты ничего не сможешь сделать. Даже хуже, это может быть опасно.

Сын повернулся спиной к окну, облокотившись о подоконник.

– А если я попрошу тебя помочь?

Георгий Максимович пожал плечами.

– Конечно, я поддержу тебя по мере сил… Но, боюсь, ты не очень хорошо понимаешь суть вопроса. Мы живем в эпоху антропологического конфликта между теми, у кого есть хоть какие-то представления о порядочности, и теми, кто от них избавлен. Пещерный человек истребил неандертальца, не исключено, что люди рационального склада вскоре полностью вытеснят идеалистов.

– Это ты-то идеалист? – Впервые за все это время сын улыбнулся.

– Еще какой! – возразил Георгий. – Только сейчас действительно это осознаю.

Столь неожиданное для самого себя признание и весь разговор с сыном Георгий вспоминал в самолете и в такси по дороге домой. Марьяна отказалась участвовать в траурной церемонии, сославшись на то, что почти не знала погибших. Она не захотела ехать в Москву и по телефону довольно резко отозвалась о новой семье Максима, который, впрочем, едва заметил ее отсутствие. Искушение поехать из аэропорта к себе на Мытнинскую было велико, но Георгий поборол малодушие. Он понимал, что должен увидеться и, вероятно, объясниться с женой, которой наверняка уже донесли о его поездке на Сицилию. Очевидно, спасать неудавшийся брак дальше было бессмысленно, и в ближайшее время им предстояло обсудить расставание и развод. Он не собирался снимать с себя ответственности за происходящее и поэтому, несмотря на усталость, был готов выслушать и принять обвинения.