Оксана Семык - Чужая кровь

– В смысле побеседовал?

– В смысле осмотрел аккуратненько, насколько это было возможно. А заодно и первичный осмотр места происшествия произвел. Вы же видели, что следственно-оперативная группа даже не стала тратить на это время. Так что никакого расследования, кроме моего, не будет. А может, оно и к лучшему – не надо будет таскаться к маме, давать показания.

– К кому? К какой еще маме?

– Да в милицию. Мы, частные сыщики так ее иногда называем. Мы ж очень многие оттуда, в основном из угро, и я тоже.

– А почему вы оттуда ушли?

– Да потому что там все совсем не так, как в кино: не столько расследованием занимаешься, сколько заполнением всяких бумажек, разбором почты и прочей ерундой. Да и сам следователь обычно ничего не решает, на все нужно получить одобрение «сверху». А в частном сыске я сам себе хозяин: есть у меня дело – и я целиком погружаюсь в него, не завишу ни от начальства, ни от расписаний, ни от бюрократии. Вот как сейчас, например.

– Вообще-то, именно сейчас вы ничем не заняты, – неловко пытаюсь пошутить я.

– Ошибаетесь, – снова тянет слова Антон. – Именно сейчас я очень занят…

Он снова смотрит на мои губы.

– Занят чем?

– Не чем, а кем… – многозначительно произносит он и, помолчав, добавляет. – Вами.

– В смысле? – не понимающе выдыхаю я, но тут окрепший ветерок бросает мне в лицо прядь моих волос. Глаза Антона темнеют, приближаются, одной рукой он убирает прядь с моих губ, а другой обхватывает мой затылок и нежно, но безапелляционно притягивает мое лицо к своему.

Мужские губы, дразня и лаская, втягивают меня в поцелуй, и я неожиданно для себя самой отвечаю. Сколько длится это безумие, я не знаю, потому что совершенно теряю голову, чувствуя, как словно лечу то ли в пропасть, то ли в небеса. Прихожу в себя оттого, что Антон осторожно кладет руку на мою талию.

Я резко подаюсь назад, прерывая слияние наших губ, и, тяжело дыша, обжигаю наглеца взглядом. Я уже готова выплюнуть ему в лицо фразу типа «Вы с ума сошли!» или «Что вы себе позволяете!», но Городецкий, с видимым сожалением выпуская меня из объятий, опередив меня, покаянно произносит:

– Простите. Виноват. Не удержался. Бессовестно сорвал поцелуй. Вы очень красивая. С вами я даже на миг забыл свой главный принцип: никаких личных отношений с клиентами.

Фраза «Вы с ума сошли!» для ответа уже явно не годится.

– А то, что я замужем, вы не забыли? – сердито напоминаю я. – И какая я вам клиентка? Я вас не нанимала.

Антон делает шаг ко мне, снова оказываясь в опасной близости, но теперь он серьезен и собран:

– Хотите вы того или нет, Елена Викторовна, но мне придется отныне взять вас под свою защиту. Положение становится серьезным. Убит человек. Следующее убийство может не заставить себя ждать. Пока мотивы убийцы мне не ясны, и, значит, жертвой может стать любой из вашего окружения или вы сами. Ведь если, например, причиной убийства является наследство, то вы, как единственная наследница, становитесь главной мишенью после вашего деда. Поймите, вы, возможно, в опасности! И в первую очередь, чтобы понять, кто стрелял, необходимо отыскать пистолет, из которого убили девушку.

Я хмыкаю:

– Сегодня пистолет я видела только в ваших руках.

– Этот? – Городецкий кивает на пистолет в плечевой кобуре. – Это газовый.

– Да? А вид у вас был такой грозный, когда вы им размахивали.

– Остается в таких случаях только блефовать. Частным детективам не положено оружие – только спецсредства. Я же не охранник. Да мне пистолет обычно не особо и нужен. Мои орудия труда – это автомобиль, телефон, компьютер, диктофон, ну и, конечно, мозги.

Он расплывается в улыбке, которая сразу делает его моложе. Интересно, сколько ему лет? Думаю, не больше тридцати пяти.

А сыщик продолжает уже серьезно:

– У меня-то пистолет газовый. Но вот та «пушка», которую ваш дед продемонстрировал нам всем пару дней назад, самая что ни на есть настоящая. Пистолет Макарова образца тысяча девятьсот пятьдесят первого года, калибр девять и два миллиметра, емкость магазина восемь патронов.

– Вы хорошо разбираетесь в оружии?

– Это часть моей профессии.

– Что же вы тогда так плохо разбираетесь в ядах? – не удержавшись, подковырнула я.

В ответ Антон снова улыбнулся:

– Честно говоря, с цианистым калием столкнулся впервые, в вашем семействе. Методы у вас какие-то средневековые, не как у людей.

– А как «у людей»?

– Все больше ножевые по пьяни да удары тупыми предметами, ну и «огнестрелы» бывают, конечно. Сейчас, в «девяностые», их гораздо больше, чем раньше – у народа на руках появилась куча незарегистрированного оружия. Не исключено, что выстреливший сегодня пистолет – из этого числа. Но я бы в первую очередь хотел проверить пистолет вашего деда. Тот самый, наградной. Где он его держит?

– Понятия не имею.

– Ладно, выясним.

– Я могу идти домой?

– Не хотелось бы отпускать вас одну, а мне надо еще многое тут осмотреть. Вы можете подождать?

– Нет. Не могу. Я очень беспокоюсь за брата. Он куда-то пропал сразу после пикника.

– Я это заметил.

– Может, он уже вернулся домой? Пожалуйста, можно я пойду посмотрю?

– Хорошо, – нехотя соглашается Городецкий, – но будьте осторожны. Давайте я провожу вас хотя бы до дороги.

Я соглашаюсь на этот компромисс, и мы рука об руку поднимаемся по тропе к проселочному тракту.

Прежде чем отпустить меня дальше одну, Антон произносит:

– Еще раз простите, если обидел вас своим поцелуем.

– Ладно, забыли, – примирительно говорю я.

– Э, нет! Забыть я не обещаю, – в глазах сыщика прыгают шкодливые чертики.

– Да ну вас! – весело машу я рукой, поворачиваюсь и топаю к даче, поневоле снова и снова прокручивая в голове это проклятый поцелуй.

Добравшись до дачи, первой встречаю Фросю, вытирающую пыль в гостиной. Спрашиваю у нее про Андрюшку. Она отвечает, что брат не появлялся с тех пор, как ушел вместе со всеми на реку. Мне все больше не нравится его отсутствие.

– А Карен когда вернулся с пикника?

– Не знаю, не видела. Я же, как велено, с Федором Семеновичем сидела.

– Что Дед?

– Лежит, плачет по этой своей… – Фрося отворачивается.

– Как у него с сердцем?

– Да что ему сделается, – зло отвечает домработница. – Он еще нас всех переживет.

Она остервенело трет тряпкой полированную поверхность старых напольных часов в углу.

Теперь, после знакомства с дневником Марии, мне понятна ревность Фроси к молоденькой Лидочке и злость этой пожилой женщины на Деда.

Она, бо́льшую часть своей жизни бывшая генералу и служанкой, и любовницей, наверное, после смерти Ба думала, что Дед сделает ее наконец своей законной женой.