Валерий Рыжков - С четверга на среду

Дмитрий услышал ее нежный шепот губ в ночи: «Мой любимый, я тебя так люблю, так обожаю, ты даже представить себе не можешь, ты весь во мне». Он зажмурил глаза, как от встречного ослепляющего света фар машины, с риском встречного столкновения, стыдясь собственной трусости. Страсть поглотила Дмитрия целиком, так что пути назад не было.

Молодая пара жила на съемной квартире с окном во двор. Внутренний двор дома с узким грязным колодцем и устойчивым запахом плесени. Тут жили люди, многие мечтали, и как они, были молодыми и влюбленными.

В редкие выходные дни, праздничный ужин на столе, непременно что-то мясное, салатное, но вкусное, чуть пересоленное, переперченное, пережаренное, или недоваренное. Все на большом подносе. При догорающих свечах. Лаваш. Апельсины. Вода в кувшине. Присутствовала неопытность в словах любви. Ирине хотелось услышать от него обязательные клятвы, заверения в вечной любви, ее раздражала и злила его нерешительность.

– Мои родители не хотели меня от себя отпускать, но я им сказала, что ты ждешь меня, и что у тебя самые серьезные намерения.

– Правильно, я серьезен по отношению к тебе, как никогда.

– Я тебя ни кому не отдам.

– Сумасшедшая любовь – помеха в семейной жизни, – заметил Дмитрий.

– В нашей нет, она дает новые краски любви. Я буду тебе женой и другом.

– Хорошо, я начинаю монолог. Я люблю. Точка. Ни дня без тебя. Только, что будем делать изо дня в день. Любить друг друга! – вдруг Дмитрий, как от нехватки воздуха, произнес заикаясь. – Я я-я не верю. Это похоже на самообман. Так в жизни не бывает.

– У нас будет. Даем себе такую установку. Мы другие!

Она прикрыла его рот рукой, а потом ее губы отыскали точки, и от соприкосновения их Дмитрий вздрагивал всем телом. Он задыхался. И при всем том, что ее сердце билось спокойно и ровно, а его сердце выбивало ритм чечетки.

Ночи стали для них еще короче. И оставаясь одна в комнате, Ирина давала волю своим другим чувствам. Ей становилось сразу холодно, как только он покидал ее. Она падала на постель, обвивая вокруг себя одеяло, и расплываясь улыбкой на заплаканном лице.

Ей приснился сон, будто предупреждая о болезни.

Было странное видение: девочка, идущая по берегу ржавого тенистого пруда, а над елями блестящий месяц. Она слышит чей-то голос, который манит, и уводит от этого пруда, и она входит в обледенелый сад. Идет босиком по тонкому льду. Девочка скользит и падает, и встать нет сил от холода. Она на полу Снежного дворца. На нее падает тонкая паутина паука, легкая черная бархатистая ткань, которая согревает ее. К ней спускается на длинных нитях паук, быстро сплетая для нее свадебный наряд, из черного шелка. Он почему-то в белом костюме. Она услышала радостные голоса придворных со всех сторон, которые заговорили, нашептывая, убеждая, что вот ее истинный суженный жених. Она в черном платье, на паркете, а под ногами начинают прорастать маргаритки, ядовито отравляя воздух, ей теснит грудь, и она просыпается.

Ирина открывает глаза. Солнце уплывает из окна к западу. Пять часов по полудню. В комнате, вечером, тепло и уютно.

Молодость, как затянувшаяся поздняя весна в летнем периоде, которая в краткий миг преображается в зрелую жизнь.

У Ирины настроение чаще менялось от непогоды, чем от неурядиц. В лунную ночь она, стоя у окна, приложив лоб к стеклу, избавляла себя от головной боли, которая, как мигрень, раскалывала голову на части. Дмитрий, проснувшись от духоты, увидел ее в свете луны и уличного фонаря, раскачивающегося от ветра. Ее осанка в пояснице выгнулась больше обычного. Мраморная белизна тела отражалась тонким силуэтом в оконном стекле, как на темном холсте испанского художника, который, как когда-то прячась от инквизиции, писал свой шедевр где-нибудь в подвале собора.

Ее тело, обнаруживая изящество коварного изгиба, возбуждало страсть, так, что Дмитрий поддался слепому порыву, и поцеловал ее в шею. Ирина повернулась к нему лицом, и он только на мгновение увидел жесткие ледяные черты лица, которые растаяли в улыбке, как снег весной. Она обхватила его шею тонкими руками. Он взял ее на руки, подбросив вверх, подхватил, и крепко прижал к себе.

Они вальсировали в тесной темной комнате. Упал стул, и за стеной комнаты, закашлялся сосед. Они засмеялись. Дмитрий ощутил стук её сердца, запах кожи, которые вызывают сладкое ощущение первой сенокосной поры.

– Меня укачивает и тошнит, как при морской болезни, – произнесла Ирина.

– Замечательно, это означает, что мы плывем, – опрометчиво ответил он, спохватившись на какой-то мысли, он продолжил, – это может быть от усталости, типа астении. – Смело подвел итог медицинским термином, не придав никакого смысла своим словам.

Ирина не сомкнула глаз до утра, без смущения рассматривая его широкую мужскую спину.

Серову вне очереди подтвердили в Генеральном штабе повышение звания, присвоив чин подполковника, так что пришлось по традиции с друзьями-сотоварищами из штаба, обмывать звезды в ресторане на Арбате. Из Москвы он отправился к дочери, остановился в представительском номере гостиницы на набережной Невы. Ирина пришла к отцу без Дмитрия.

Они пообедали в ресторане. Потом прошлись по набережной, вернулись в номер, и из окна седьмого этажа полюбовались панорамой Летнего сада и мостами через Неву.

– Папа, ты у меня самый замечательный, самый мужественный. Мы любим тебя с мамой. Только почему вы расстались?

– Пока, еще рано тебе про это знать.

Ирина отступила на шаг от отца и строго посмотрела в его голубые глаза.

– Посмотри на меня еще раз, и ты увидишь, что я уже взрослая.

Серов в свои сорок девять лет впервые задумался о том, что вот его маленькая дочь, взяла, да, и выросла. Он потер лоб правой рукой, сделал шаг в ее сторону, она отступила, назад к двери. Он перешел на шепот, ему было трудно признаваться перед дочерью в своем бессилии.

– У нее есть близкий человек, а тут сердцу не прикажешь.

– Ты лучше его. Ты умнее и сильнее! Силой возьми и верни.

– Маму не жаль? – произнес он, что прозвучало беспомощно и безнадежно. – Она всегда искала такое поприще, чтобы помогать молодым и слабым. Это ее хобби.

– Жалость ничего не значит, если, на кону, стоит моя жизнь.

– Что ты, милая, мы с мамой всегда придем к тебе на помощь, ты только позови.

Она заговорила громче и отрывисто.

– Что взамен службы – ни семьи, ни дома.

– Я что старик? Ты слишком жестко говоришь, даже грубишь. Это не правильно. Я так старался. Всю жизнь прожил только для вас.

Они замолчали, наступила тягостная тишина, нужных слов друг для друга у них не находилось. Ирина позвонила по телефону. Серов попытался что-нибудь расслышать, понимая, что она разговаривает с молодым человеком, сначала порадовался за дочь, а через минуту ощутил ревность к нему, как к сопернику.