Виктория Холт - Властелин замка

Она опустилась на колени и стала рассматривать его.

— На нем что-то написано, — сказала она. Я нагнулась и стала всматриваться.

— Фидель, 1747 год. Это могила, — добавила я, — могила собаки.

Женевьева посмотрела на меня:

— Столько лет! Подумать только!

— Я думаю, что это собака, которая изображена на миниатюре.

— Да, да, на той, что папа подарил вам на Рождество. Фидель! Какое хорошее имя.

— Его хозяйка, наверное, очень любила его, если похоронила его вот так… с крестом, на котором написаны имя и дата.

Женевьева кивнула.

— Знаете, — сказала она, — теперь все выглядит по-другому. Из-за этого ров теперь стал похож на кладбище. Вряд ли будет приятно проводить ярмарку здесь, где похоронен бедный Фидель.

Я согласилась:

— К тому же, мы можем пострадать: в этой высокой траве полно кусачих насекомых.

Мы вошли в замок, и когда его стены сомкнулись вокруг нас, Женевьева произнесла:

— И все же я рада, что мы нашли могилу несчастного Фиделя.

— Да, — сказала я, — я тоже.

Ярмарочный день выдался жарким и солнечным. На одной из лужаек раскинулись шатры, и рано утром хозяева прилавков разложили там свои изделия. Женевьева помогала мне сделать наш прилавок веселым и ярким; она расстелила белую скатерть и с большим вкусом украсила ее листьями, а на скатерти мы расставили нашу расписную посуду. Надо признать, выглядела она очаровательно, и я втайне согласилась с Женевьевой, что наш прилавок был самым замечательным. Мадам Латьер из кондитерской предлагала прохладительные напитки; среди товаров было много изделий ручной работы; продавались цветы из близлежащих садов; предлагали много пирогов, овощей, украшений и драгоценностей. Женевьева рассказала мне, что нашей конкуренткой будет Клод: она будет продавать что-то из своей одежды, а у нее полные шкафы платьев; конечно, всем захочется купить платья у нее, потому что они из Парижа.

Местные музыканты под руководством Армана Бастида с его скрипкой будут играть весь день, а когда наступят сумерки, начнутся танцы.

Я, конечно, гордилась своими кружками, и первыми нашими покупателями были дети Бастидов. Они завизжали от восторга, увидев свои имена, словно они оказались там случайно; у меня были еще простые кружки, на которых можно было написать любое имя, которого не было на уже готовых, поэтому я была очень занята.

Ярмарку открыл граф — это само по себе придало особый колорит событию — мне не раз сказали, что он впервые за многие годы присутствует на ярмарке: «Со времени смерти графини не был ни разу». Кто-то сказал, что это показательно. Это означает, что жизнь в замке должна войти в нормальное русло.

Нуну подошла и настойчиво попросила написать на кружке ее имя. Я работала под голубым тентом, раскинувшимся над нашим прилавком; жаркое солнце, запах цветов, гомон голосов и смех вселяли в меня ощущение счастья.

Подошел граф и стал наблюдать, как я работаю.

Женевьева сказала:

— У нее здорово получается, правда, папа? И быстро. Вам тоже нужна кружка с вашим именем.

— Конечно нужна, — согласился он.

— Но здесь пет кружки с вашим именем. Вы не писали имя «Лотер», мисс?

— Нет, я не думала, что такая потребуется.

— Вот в этом вы ошиблись, мадемуазель Лоусон.

— Да, — радостно согласилась Женевьева, будто она, так же, как и ее отец, получила удовольствие от того, что я могу ошибиться. — В этом вы ошиблись.

— Этот промах легко исправить, если заказ серьезен, — возразила я.

— Очень серьезен.

Пока я выбирала, нерасписанную кружку, он наклонился над прилавком.

— Вы предпочитаете какой-то определенный цвет?

Пожалуйста, выберите для меня сами. Я уверен в вашем безукоризненном вкусе.

Я пристально посмотрела на него:

— Думаю, лиловый, лиловый с золотом.

— Королевские цвета? — спросил он.

— Весьма подходят вам, — ответила я ему в том же духе.

Пока я расписывала кружку для графа, вокруг собралась небольшая толпа. Наблюдавшие за моей работой перешептывались.

Я чувствовала себя так, словно голубой зонтик заслонил собой все неприятное. Да, определенно, я была счастлива в тот день.

Имя его я написала королевским лиловым цветом с золотыми вкраплениями.

Из толпы наблюдавших раздались возгласы восхищения и моя рука под его именем сама вывела золотые геральдические лилии.

— Вот, — сказала я. — Устраивает?

— Вы должны заплатить за нее, папа.

— Пусть мадемуазель Лоусон назовет цену.

— Немного дороже остальных, как вы думаете, мисс, это же особая кружка.

— Намного дороже, я считаю.

— Я в вашей власти.

Когда граф опустил плату в банку, подставленную Женевьевой, раздались удивительные возгласы: наше пожертвование на монастырь, очевидно, будет самым значительным.

Женевьева порозовела от удовольствия. Она была почти так же счастлива, как и я.

Когда граф отошел, я увидела около прилавка Жан-Пьера.

— Мне тоже кружку, — сказал он, — и тоже с геральдическими лилиями.

— Пожалуйста, распишите ему, мисс, — попросила сияющая Женевьева.

И я расписала.

Потом все стали просить расписать кружки геральдическими лилиями, приносили даже те, которые были уже проданы.

— За лилии дороже, — торжествующе вскричала Женевьева.

Я расписывала, Женевьева вся раскраснелась от удовольствия, а Жан-Пьер стоял рядом и улыбался.

Это был полный триумф. За свои кружки мы заработали гораздо больше, чем другие. Все только о них и говорили.

С наступлением сумерек заиграли музыканты, на лужайке начались танцы, некоторые танцевали в холле.

Женевьева сказала мне, что такой ярмарки еще никогда не было.

Граф исчез. В его обязанности входило только присутствие на ярмарке; Филипп и Клод тоже ушли; я поймала себя на том, что тоскливым взором искала графа, в надежде, что он вернется.

Около меня оказался Жан-Пьер:

— Ну, что вы думаете о наших скромных сельских развлечениях?

— Они очень похожи на те сельские развлечения, которые я знала всю свою жизнь.

— Я рад. Потанцуем?

— С удовольствием.

— Пойдемте на лужайку! Здесь слишком жарко Гораздо приятнее танцевать при свете звезд.

Он взял меня за руку и повел в медленном, навевающим мечты вальсе, который заиграли музыканты.

— Вам интересна здешняя жизнь, — сказал он, губы его были так близко от моего уха, что он, казалось, шептал — Но вы не можете остаться здесь навсегда. У вас свой дом…

— У меня нет своего дома. Осталась только кузина Джейн.

— Мне не нравится кузина Джейн.

— Почему?

— Потому что она не нравится вам. Я понял это по вашему голосу.

— Неужели я настолько выдаю свои чувства?

— Я немного понимаю вас. И надеюсь понять вас еще больше, мы ведь добрые друзья, не так ли?