Вероника Вереск - Закон маятника

Но как вскоре выяснилось – имеет, да еще как! Судя по всему, в последнее время у меня становится своего рода традицией оказываться у нужной двери и заставать ее открытой нараспашку. И оказываться в обстановке полнейшего хаоса.

Нет, здесь ничего не было ни опрокинуто, ни разбросано: хаос и растерянность витали в воздухе, они ощущались, как запах, и, казалось, прилипали к лицу, будто мокрая паутина.

– Есть кто дома? – на всякий случай окликнула я. – Полина Викторовна!

С кухни послышался невнятный возглас, в котором с большим трудом можно было разобрать слово «проходите».

Пристраивая куртку на вешалке, я непроизвольно бросила взгляд в комнату, дверь которой была так же приглашающе распахнута. Первое, что бросилось в глаза, был громадный фотографический портрет Андрея. Портрет, перевязанный черной ленточкой. Ничего не понимаю!

– Ну, проходите же! – послышалось уже членораздельнее.

Женщина, сидевшая за столом перед опустошенной бутылкой «Наполеона», лишь отдаленно была похожа на ту самоуверенную стерву, которая несколько дней назад со скандалом выставила меня из кабинета. Заплаканная, растрепанная, в маленьком черном платье – не траурном, а скорее вечернем. И плюс ко всему, эта женщина была вдребезги пьяна.

– Все меня бросили, – пожаловалась она высоким детским голосом, в котором слышались надрывные истерические нотки. – Привели сюда и бросили. А что я одна тут буду делать? Вы тоже его родственница из деревни? Уже четыре таких приходило, все высматривали что-то, вынюхивали. Ты тоже про завещание будешь спрашивать? Не будешь, ну и хорошо, а то достали уже. Слушай, будь другом, там в серванте армянский, пять звездочек, достань, а? Не встать, день такой был тяжелый… И две стопки прихвати, там, на полке. Нам с Андрюшей был свадебный подарок.

– Как это случилось? – на полном автомате задала я дежурный вопрос. Все-таки вежливость есть вежливость.

– Закрытая черепно-мозговая травма, – бесцветным неживым голосом произнесла моя собеседница. – Травмы, несовместимые с жизнью… Умер, не приходя в сознание. В полиции говорят, что кто-то знакомый подкараулил. На нашей лестнице. Кровищи была целая лужа, ее дворничиха замывала, ругалась. Красная такая, яркая. Ты бутылку-то открывай, меня и руки сегодня не слушаются. Мы на Майорку летом хотели, квартиру поменять, и все теперь псу под хвост. Ну что, давай не чокаясь, за упокой души. Вот блин, не вовремя-то как…

Что тут скажешь? Судьба любит пошутить. Еще час назад я напряженно размышляла, как сделать так, чтобы Полина приняла меня благосклоннее, чем в прошлый раз, и была максимально откровенна. И вот, пожалуйста – все двери передо мной распахиваются одна за другой, сижу с госпожой Стариковой, которая пребывает, как выразился один милейший старичок, «в состоянии невесомости». Более того, Полина рада моему обществу и возможности выговориться. Дело за малым: направить нашу беседу в нужное русло. Что для меня, посвятившей журналистике страшно сказать сколько времени, не составило особого труда. А чтобы самой не потерять контроль над ситуацией, я прибегла к небольшому, но действенному средству. «Энтеросгель», который пришлось срочно купить, когда Мыш еще почти щенком из чистого упрямства прямо на моих глазах взял в рот дохлую крысу.

Как позже выяснилось, эта бесцветная и безвкусная субстанция прекрасно выводит из организма всевозможные токсины. А если принять его перед фуршетом или корпоративом, можно не опасаться, что после рюмки какого-нибудь ликера события начнут развиваться непредсказуемым и не самым удачным образом.

Вскоре Полина перестала даже замечать мое присутствие и принялась рассказывать, как будто говорила сама с собой. Мне только и оставалось, что время от времени подавать реплики и задавать наводящие вопросы. И вот что я узнала.

Николай с юности испытывал просто маниакальную страсть к старым вещам. Не антиквариату, который надо поставить на полку и по возможности даже не дышать в его сторону, а именно вещам, которыми можно пользоваться. Поэтому, когда они сняли помещение под офис в полузаброшенном лабораторном корпусе, он радовался, как ребенок, совершая экспедиции по кабинетам и притаскивая множество канцелярских принадлежностей советской эпохи. «Они добротные, у них аура силы и стабильности», – пояснял он. Они с Андреем – да, они уже тогда были любовниками – сперва посмеивались над этим пристрастием, но затем махнули рукой. В конце концов, хобби не хуже и не лучше любого другого.

И вот однажды Николай притащил из какого-то дальнего кабинета толстую коричневую папку. В ней оказались какие-то непонятные чертежи, точнее, копии, начерченные на кальке. Папку Николай поставил на полку к другим таким же раритетам, а затем текущие дела заставили забыть о находке.

Андрей, заметив на чертежах гриф «только для служебного пользования», понял, что их следует изучить самым тщательным образом. Кого-то это, возможно, удивит, но многие секреты прошлого до сих пор остаются актуальны. Не найденные до сих пор клады, стратегические запасы, где ждет своего часа тушенка, произведенная в другую эпоху и в другом государстве. Но, как утверждают добравшиеся до нее сталкеры, вполне съедобная.

Одним словом, Андрей, никому ничего не сказав, забрал папку домой и просидел над ее содержимым несколько вечеров. Усилия оказались вознаграждены. В этом рассказчица не сомневалась с самого начала. Ее любовник никогда не принимался за то, что не сулило успеха.

Важность и значимость находки переоценить было невозможно. Согласно этим чертежам, на участке, занимаемом лабораторным корпусом, никогда ничего нельзя строить выше трех этажей. Почему именно, Полина не запомнила – то ли подземная река, то ли старые канализационные ходы. Тогда она тоже не придала этим бумагам никакого значения. Посмеявшись в глубине души над взрослыми мальчиками, готовыми до старости играть в войнушку и заниматься кладоискательством, она выкинула это происшествие из головы.

«Вот и не верь после этого в судьбу! – мысленно заметила я. – Ведь Николай мог не заглянуть именно в этот кабинет, мог в упор не заметить папки с чертежами, мог положить в красивую папку свои документы, а ее содержимое отправить в мусорное ведро. И ведь Аллочкин подопечный до сих пор не знает, что притащил в свой кабинет, по сути дела, мину замедленного действия. Которая, в конце концов, все-таки взорвалась и погребла под обломками все, чем он так дорожил в жизни…»

Несколько лет спустя Полина убедилась, что Андрей был прав. Руководство института выставило на торги обветшавшее здание лабораторного корпуса. Это и правда был жест отчаяния. Сотрудники, которым не выдавали зарплату по несколько месяцев, начали разбегаться по всевозможным «шарашкиным конторам» или растаскивать все, что можно было хоть за копейки снести в еще существовавшие тогда комиссионки. Разумеется, основную ценность для покупателей представляло не само строение, уже тогда требовавшее основательного ремонта, а место в центре Петербурга. Старые здания, построенные еще в послевоенные годы, постепенно должны были исчезнуть, уступив место элитным жилым кварталам. Кроме того, здесь в обозримом будущем должна появиться станция метро. Из «задницы мира», как прозвали этот район местные жители, окрестности института должны были превратиться во вполне престижную среду обитания. На купленном у института участке, оформив это как реконструкцию, можно было построить бизнес-центр или торгово-развлекательный комплекс. За такой перспективный участок можно было получить сумму с впечатляющим количеством нулей.