Соня Мармен - Сезон воронов

– Запястья! – приказал он тоном, не допускающим возражений.

– Стивен!

Взгляд его стал жестче. Я подчинилась. Он развязал веревку, завел мне руки за спину и снова связал.

– Стивен! – попыталась я напомнить ему о своем присутствии.

Он сунул один пистолет за пояс, перекинул мушкет через плечо и наставил второй пистолет на меня. Внутри у меня похолодело. Эти голубые глаза, этот взгляд… Холодный, расчетливый. Глаза Уинстона! Мой сын унаследовал их от Даннинга, как и его старший сын!

– Я вернусь, – ответил он в ответ на мой невысказанный вопрос.

Он вынул из кармана носовой платок. От одной мысли о кляпе мне стало плохо. Когда он торчал во рту, мне ежесекундно казалось, что я вот-вот задохнусь. Заметив, с каким ужасом я смотрю на платок, он замер в нерешительности.

– Слишком велик риск, что вы начнете кричать, – сказал он и все-таки затолкал платок мне в рот.

И ушел. Ушел так поспешно, что даже забыл закрыть за собой дверь. Невидящими глазами я уставилась на океан. Вдалеке стояли на якоре три корабля, и из-за них поднималась серая луна. Мое сердце омертвело.

Пласты бурых водорослей с запутавшимися в них осколками белых ракушек, исторгнутых в свое время из моря пенящейся волной, налипли на днища трех баркасов, которые солдаты только что вытащили из воды на песок. Вокруг лодок тотчас же расставили гвардейцев его высочества в треуголках с белыми кокардами, и они тревожно посматривали в сторону обрамлявших пляж деревьев. Западня была готова.

Лиам начал терять терпение. Вокруг было тихо. Солдаты заняли позиции больше тридцати минут назад, и скоро окрестности накроет своим бархатным покрывалом темнота, что весьма нежелательно. Он посмотрел на Дункана. Тот пожал плечами. Лиам надеялся, что Гордон в своем усердии исполнить смертоносный замысел объявится, как только на пляже будет расставлен караул. Однако приходилось признать, что этот юноша оказался куда рассудительнее, чем предполагалось.

– Иди за Патриком!

Патрик, переодетый в одеяния принца, ждал сигнала. Лиам предпочел бы, чтобы кто-нибудь другой сыграл эту роль. В добровольцах недостатка не было: многие сочли за честь умереть ради принца. Однако переубедить Патрика не удалось. Свое решение он аргументировал тем, что именно с его подачи юный Гордон попал на службу к семье Китов, и, следовательно, это полностью его вина, что теперь жизнь Претендента в опасности. Кроме того, Гордон похитил Кейтлин, его любимую сестренку Китти, как он ее называл. За это он тоже чувствовал себя ответственным.

Лиам не переставал спрашивать себя, зачем Гордону понадобилось похищать Кейтлин. Неужели он прихватил ее просто в качестве заложницы, чтобы после нападения выторговать себе хотя бы кратковременную, но свободу? Даже если так, то выбор он сделал не самый правильный. Сара была куда более выгодной заложницей, поскольку представляла большую ценность для окружения принца Якова. Она была леди и супруга личного секретаря графа Маришаля, в то время как Кейтлин… Но каковы бы ни были мотивы этого похищения, Кейтлин оказалась пленницей Гордона и находилась в окрестностях Монтроза. Гордона было приказано взять живым… если, конечно, получится. Он один знал, где находится Кейтлин.

Прошлое Уильяма Гордона представлялось весьма туманным. Известно о нем было мало. Его отец, пламенный якобит и лэрд Стретэйвона, умер, когда мальчику исполнилось десять. У Уильяма были два младших брата, которым он почему-то уступил свои права на титул лэрда. Сдержанный и молчаливый, этот юноша не имел близких друзей, если его приглашали на вечеринки, предпочитал держаться в сторонке, наблюдать и слушать, а свое мнение высказывал, только если к нему обращались с прямым вопросом. Служебные обязанности свои он исполнял отлично и с большим рвением, и это затмило все остальное. Настораживающий факт в его биографии все-таки был, но он ускользнул от внимания Патрика: Уильяма Гордона вырастил офицер ганноверской армии.

Стук копыт, эхом разнесшийся по улице, привлек внимание Лиама. Он обернулся и увидел в свете восходящей луны золоченую кирасу с выгравированным на ней гербом Стюартов. В этот миг он и сам мог бы поклясться, что перед ним принц Яков. Но взгляд его встретился с взглядом человека в объемном напудренном парике, и сомнения развеялись: на него смотрели черные глаза Патрика. У принца они были светлые, но в темноте и спешке Гордону будет не до цвета глаз.

Сопровождали принца восемь солдат-французов в сине-белых мундирах и несколько достойных доверия хайлендеров, не говоря уже о представителях знати и особах, которые намеревались покинуть берега Шотландии вместе с ним.

– Наши люди на местах? – спросил Дункан сзади.

Лиам повернулся к сыну.

– Да. Ты в порядке?

И он взглядом указал на перевязанное бедро. Дункан приподнял полу килта. На аккуратной повязке, которую наложила ему Марион, виднелось крошечное темное пятнышко крови.

– Нормально. Хотя, если так пойдет и дальше, Марион перелатает меня с ног до головы еще до моего тридцатилетия!

Лиам усмехнулся и хлопнул сына по плечу.

– Жаловаться тут не на что! У твоей вышивальщицы пальчики феи! Да многие сами подставились бы под меч, только бы эти пальцы к ним прикоснулись! – Брови Дункана поползли вверх от изумления, и Лиам добавил: – Твое счастье, что она из Кэмпбеллов. Уже одна ее фамилия внушает нашим мужчинам уважение. Но взгляды их не врут: кровь гаэлей течет в ее жилах!

Сын понимающе улыбнулся.

– Как у мамы?

На мгновение между ними повисла напряженная тишина.

– Да, как у твоей матери, – подтвердил Лиам серьезным тоном и положил руку Дункану на плечо. Потом посмотрел сыну в глаза, и в горле у него встал комок. – И, как твоя мать сделала это для меня, она подарит тебе сыновей, которыми ты будешь гордиться!

Глаза его блестели, плечи расправились, на губах играла улыбка. О, ему было чем гордиться! Лиаму вспомнился день появления Дункана на свет. Кейтлин, которая всё и всегда делала не так, как остальные, родила их первенца на природе, среди холмов. Помощи ждать было неоткуда, и ему самому пришлось исполнять роль повитухи. От одной мысли об этом ему делалось плохо. Даже сегодня Лиам недоумевал, как у него могло получиться. Вид жены, истерзанной муками деторождения, до такой степени поразил и растревожил его, что он совершенно растерялся. Потом настал момент, когда в дрожащих руках у него оказался новорожденный малыш. Близость этого теплого, переполненного жизнью крошечного существа наполнило его сердце радостью. «Мой сын!..»

«Мой второй сын», – поправил он себя мысленно. Его первенцем был Колл. Каким бы он был теперь? Он видел перед собой, как наяву, его маленькое личико. Потом рядом возникло лицо Анны. Их обоих у него безжалостно отняли. И это случилось так давно, что он уже перестал терзаться вопросом «за что?». Жизнь – штука такая хрупкая…