Екатерина Сереброва - Нотариус

– Да, – на выдохе произнесла Софья.

– Не бойся меня, я не сделаю ничего плохого, – пообещал он.

Сквозь темноту Софи все же видела, что Илья поднялся. Она стояла неподвижно, даже не чувствовала свою руку в его теплой ладони. Сердце ушло куда-то в пятки. Пульс вытворял немыслимые танцы. Коновалов в один момент оказался еще ближе, чем Соня могла себе позволить. Он прижал ее к себе и склонился над ухом Софьи.

– Ты должна мне поверить, – нежно прошептал Илья. – Поверить, что это правильно и необходимо нам обоим, – добавил он трепетно.

Юноша поцеловал Соню в мочку уха. Софья готова была раствориться в его объятиях, но ее сковывал страх и чувство самосохранения. Что-то внутри яро противилось, хотя и было довольно приятно. Илья мягко поглаживал ее по спине, плавно перемещаясь губами ко рту Сони. Когда поцелуй в губы, наконец, свершился, Софи уже таяла. Она пьянела, ни разу не испытывая этого чувства. Девушка летела, не желая опускаться на землю.

Однако Илья все углублял поцелуй, настойчиво и властно, отчего Софья ненадолго пришла в себя. Парень дотронулся рукой до ее груди, и тут Соня отчетливо осознала, что происходит. Это уже не сон, не фантазии, а реальность. Здесь и сейчас ее действительно целовал Принц. Но Принц на картинке и в мыслях девочки – одно, а вполне ощутимый, физически близкий – совершенно другое. Иррациональное, пугающее своими настойчивыми действиями, позволяющее себе слишком, вопиюще много. Особенно, для Идеала.

– Нет-нет, пожалуйста, прекрати, – Соня оперлась руками ему на грудь.

Коновалов ее не расслышал или просто притворялся. Он усилил нажим, возобновив поцелуй, и пребольно ущипнув Софью за мягкое место.

– Перестань! – вспылила девушка, отгораживаясь.

– Ну что, что такое? – недовольно проговорил он. Софи так и представила его по-детски капризное выражение лица, полное самоуверенности и вседозволенности. Она не видела, как было на самом деле, но не сомневалась, что крайне близка к истине. Соне вдруг стало противно находиться подле Коновалова, стыдно от самой себя.

– Маньяк – вот, что! – ляпнула она первое, что пришло на ум, и убежала, чуть не вывихнув в темноте лодыжку по пути.

Посрамленная, ужасно себя чувствующая, разбитая Соня так и не заснула ночью. Она даже до комнаты не сразу добежала, стыдливо спрятавшаяся под лестницей. Девушка все боялась быть обнаруженной Николаем, Тёмкой, или, что хуже всего, папой. О Коноваловых и говорить не приходилось. Но сейчас в своей комнате Софья, вдоволь наплакавшись, уже думала, как сильно опухло ее лицо, и вставать не хотелось категорически. Когда Софи услышала характерный топот по ступенькам, то мигом завернулась одеялом по самую макушку, притворившись засоней. Тёмка – а только он так громко подымался, а потом по-барски распахивал двери – потоптался, да ушел.

Софье стало только еще горше. Захотелось высказаться, чтоб кто-то пожалел, пообещал, что все будет хорошо… По-детски, наверное, тем более что ничего особенного вроде бы и не случилось. Она же сама хотела по-взрослому: объятий, жарких поцелуев… Сама хотела. Но теперь было как-то слишком больно, словно Коновалов украл у нее частицу детства, с которым расставаться Соня все же оказалась не готова. Сюда бы маму – она без лишних слов бы приласкала.

О папе, который точно вытрясет из Софьи все подробности ее подавленного состояния, прежде чем успокоит и пожалеет, не было и речи. Тёмка и напрочь был лишен тормозов, Соня и рта бы не успела раскрыть, как он объявил бы в ее бедах виновным Илью (а кого же еще?) и убил бы его. Задать взбучку Принцу, может, и не мешало, но… вот полностью назначить его виновным Софье не позволяла совесть. В конце концов, если она и вправду дала повод, не отвергла при первых действиях… А он уверял, что искренен. Как понять, что же произошло на самом деле? Соня струсила в последний момент, а Илья, напротив, ускорил события? На ее памяти, не имея собственного опыта, за девочками все же сперва парни ухаживали, дарили подарки, водили в кино и кафе. Коновалов, как минимум, виноват, что преступил черту настолько поспешно. Его могло оправдать только то, что он и сам не имел опыта. В чем Софья сильно сомневалась, но давала себе и Илье малюсенький шанс.

В доме оставался человек, который однажды уже проявил свое сочувствие и понимание, и ничто не мешало ему сделать это вновь. Он был, по сути, посторонним, именно поэтому довериться ему не казалось таким страшным, чем близким людям. И наконец, только Коновалов-старший мог пролить свет на волнующий Софью деликатный вопрос.

Успокоившись, благодаря найденному решению, Соня поднялась с кровати. У зеркала причесала свои длинные локоны, но не стала затягивать их в привычный хвост, а оставила распущенными. Из сумки достала чистенький топ и шортики, переоделась. Из косметики Софья взяла с собой всего ничего: тушь, да помаду. Папа не разрешал ей краситься, да она и не планировала, ведь ехала на дачу. Однако сейчас, приглядевшись к своим зареванным глазам, Соня-таки провела по длинным ресничкам тушью. Исключительно, чтобы не выглядеть бледной молью и скрыть, естественно, последствия страдальной ночи.

Девочка аккуратно прикрыла дверь и осторожно пошла по ступенькам, машинально перешагивая через ту, что скрипела. Она старалась склониться пониже, чтобы, если что, заранее увидеть кого-либо. Софья на цыпочках добралась до коридора, и, пятясь назад, настигла дверь в комнату Семена Викторовича. Отсюда было прекрасно видно через стекло, как папа и Тёма чинно завтракают на веранде. Соня нащупала ручку и, не поворачиваясь, так спиной и вошла.

Обернулась она только, когда притворила за собой дверь уже внутри. Семен Викторович находился на диване, он был чрезвычайно удивлен и даже напуган. А еще явно не полностью одет: Коновалов прижимал к груди и правой руке рубашку. На полу возле него кучей валялись какие-то тряпки, но рассматривать их было некогда, как и задаваться вопросом их появления.

– Ой, вы не одеты, – выпалила Соня, зажмурившись. Она попыталась наощупь отыскать ручку и выскочить.

– Не уходите, – мягко остановил он ее. – Я сейчас оденусь.

Софья мысленно начала отсчет, чтобы хоть как-то унять волнение и занять себя, а не прокручивать всплывшую так некстати ночную сцену с его сыном. Стало так неловко, что она пришла с этим именно к Коновалову! Но было бы нелепо теперь убегать.

Когда счет дошел до двадцати, Семен Викторович дал команду «открывать глаза». Соня сперва увидела расплывающиеся образы, но потом зрение восстановилось. Коновалов благодушно улыбался, что позволило Софье ненадолго выдохнуть: позор откладывался. На сей раз никаких тряпок возле него уже не валялось, и девушка заприметила стул, куда и села на краешек, потупив взгляд.