Людмила Бояджиева - Жизнь в розовом свете

— Прости… — сказал юный Ригг напонятно по какому поводу. — Может Грейс глянуть на потолок?

— Да нужен мне ваш сраный потолок! — Девушка прорвалась вперед. А вы, мадам, не промах. Френси рассказал, чем вы тут занимались. Он жутко неугомонный кобелек. И дубина-дубиной — возомнил, что ты в него втюрилась.

Франсуаз взяла чемодан, снисходительно посмотрела на девицу. Молодость — недостаток, который проходит сам собой. Возможно, с годами ты поумнеешь и поймешь, что не стоит унижать мужчин. Тем более — Франсис великолепен. Я получила огромное удовольствие, это чистая правда. А теперь — извините, друзья, меня ждет такси.

Оттолкнув Грейс плечом, парень перехватил из рук Франсуаз чемодан. Ты не можешь никуда ехать. Ремонт ещё не окончен. Штукатурка в твоей ванной снова осыпалась. Я только что видел дыру. — Он с вызовом впился ей прямо в глаза своими огромными блестящими зрачками.

— Меня это не касается. — Она сделала шаг вперед. Но парень не уступил дорогу — они столкнулись грудью. — Мне пора уезжать, меня ждет такси.

— Ты не поняла. Это Грейс пора уезжать. Ее заждались родители, твердо сказал он.

— Ах ты, гад! — Взвизгнула девица и, саданув кулачком по широкой спине дружка, бросилась вниз по лестнице.

В тишине переливчато забили большие напольные часы.

— Десять, — сосчитала Франсуаз. — Я опоздала на самолет. Что же теперь будет? — Она не шелохнулась, чувствуя жар прильнувшего к ней молодого тела. Пробежав вдоль позвоночника, пальцы Франсиса расстегнули молнию на её спине.

— Подумай, что скажешь своему мужу. Я не собираюсь терять тебя, девочка.

Подхватив Франсуаз на руки, Франсис унес её в спальню.

… — Ну, это несерьезно… — засомневалась Ди. — Он студент и, разумеется, тот ещё бабник. Наверняка, покруче Жана. У них нет будущего. Не станет же Франсуаз выходить за него замуж?

— Ты неисправимо старомодна, старушка. Чувствуется влияние испанской провинции. Если любовь — то непременно — до гроба. Переспали под венец… А может, самые драгоценные подарки получают вопреки здравой логике не с витрин шикарного салона? Находят свой заветный талисман на обочине заезженных дорог?

— Всякое бывает… — примирительно вздохнула Ди. — Но супруги-то примирительно и теперь ходят взявшись за руки.

— На следующий день Жан примчался в Брюссель, разыскал дом Шарлотты (она, естественно, все ему рассказала) и на коленях вымаливал прощения у Франсуаз. Она стояла посреди гостиной перед распахнутым балконом, гладила каштановые волосы мужа, изрядно поредевшие на затылке и думала, как щедра судьба на запоздалые подарки. «Все будет — стоит только расхотеть». Час назад она проводила Френси, договорившись о вечернем свидании. Все это было похоже на опьянение, из которого предстояло когда-нибудь вынырнуть. Но как же скоро?

— Наша размолвка лишь укрепит любовь, — деликатно сформулировал Жан. Я приложу для этого все усилия.

Супруги вернулись домой. Дома бурно поссорились, потом примирились и с пристрастием интеллигентов к самокопанию, рассказали друг другу все.

А поняв и простив — распахнули объятия, думая, что поднялись на более высокий виток супружеской мудрости, когда взаимопонимание и уважение становятся главными приоритетами союза. Франсуаз не отвечала на звонки своего юного поклонника, не забывавшего о ней и в Америке. Она погрузилась в обновление интерьера своего дома, занялась своей внешностью и совместным гардеробом — теперь у них с Жаном были «парные» костюмы для каждого случая. Супруги выглядели как манекены с одной витрины или модели с разворота модного журнала — в одном стиле, в одной цветовой гамме. Они решили побольше путешествовать, почаще бывать на людях, общаться, расширить круг знакомств и интересов…

Но когда прошел ажиотаж примирения и реорганизации, супруги стали все реже заглядывать в глаза друг другу, боясь увидеть там сожаление. Даже в зимние вечера у камина они зачастую молча смотрят телевизор или читают. Мечты о каких-то нереализованных возможностях, непережитых сюжетах, неиспытанных страстей посещают обоих.

Они ещё сражаются, но на пороге дежурит скука…

— Не слишком оптимистический рассказ… — Ди недовольно пожала плечами. — Обычная житейская история. Собственно это сразу заметно по их глазам. Я обратила сегодня внимание — идут, сцепив пальцы, а смотрят в разные стороны. Женщина, наверняка, возвращается в те брюссельские дни. А он… Он размышляет, сумеет ли урвать ещё хоть один кусочек свободы, прежде чем отдаться во власть хладнокровной старости… Печально, Эн. Что же говорят твои розовые очки?

— «Портится все, что может испортиться. Портится даже то, что не может испортиться». — Это закон, Ди. Самый суровый и неоспоримый. Хаос единственное устойчивое состояние материи. Гармония — искусственное сооружение, её смерть неизбежна. Энтропия, обоснованная физиками — и есть Дьявол, разрушение, хаос. А Бог — то, что противостоит ей, созидает. Созидание, творчество — вот на чем держится этот мир. Неважно расписываешь ли ты потолок сикстинской капеллы и делаешь жаркое для голодных ребятишек. Каждый приносит свою песчинку — и здание растет…

— Ты действительно перегрелась. Словно лекцию читаешь в Венском университете.

— Это неплохо получалось у Хантера. Дома он тоже любил порассуждать. Не удивительно, что я заразилась.

— И портишь этим нормальную бабскую болтовню. Мне не понравился конец истории Франсуаз. — Ди прошлась по краю законченного кружева двойной ниткой и теперь оценивала эффект.

— Кто сказал, что это конец? Уже поздний вечер — это факт. Но заседание продолжается.

— Без меня. Выпью что-нибудь от давления и полежу с закрытыми глазами. Даже в темноте — крючок так и мелькает. Скоро совсем ослепну от твоих разговоров.

— ?!

— А как же? Не могу же я слушать сложа руки?