Самид Агаев - Ночь Волка

Как сладко спится после любви! Но Марат не мог определенно сказать, что спал, во всяком случае, шаги он услышал сразу – скрип, скрип, скрип, скрип. Кто-то шел от калитки. Вероника!?

Марат метнулся к окну и увидел Костина, который шел, задумчиво глядя себе под ноги.

– Я просто маятником стал, – заявил он, появившись на пороге, – никак не могу от вашей деревни уйти.

– Что случилось на этот раз? – холодно спросил Марат, этот человек был ему неприятен. Вестник беды.

– Да нет, все нормально, ребят проводил до полдороги, потом их беспокойство взяло про тебя, как говорят он один там, переживает, наверное. А я говорю, вы не думайте, я вернусь, посижу с ним, пока трактор не придет. Мне, какая разница, времени полно.

Марату стало совестно своей неприязни:

– Тронут, раздевайся, садись.

– Чего?

– Тронут, говорю, участием.

– А-а, ну да, телогрейку сниму, в доме тепло, это хорошо.

Марат сел за стол, наблюдая, как Костин стягивает с себя рюкзак, ружье, телогрейку и присаживается к столу. Марат старался улыбнуться радушнее, но неприязнь не проходила, более того, к ней примешивалось еще какое-то чувство, определить которое, Марат пока не мог.

– Переживаешь, – спросил Костин.

Его круглое кошачье лицо участливо улыбалось, топорщились редкие желтые усики; но бледно-голубые маленькие глазки смотрели с непонятным интересом.

– Что это с рукой, – спросил Марат, – кровь?

– Где? Ах ты, черт, – выругался Костин, выворачивая мокрое от крови пятно на рукаве, – упал, ах ты зараза, надо же.

Костин засучил рукав, осмотрел рану, обмакнул ее тряпицей, извлеченной из кармана, видимо, заменявшей носовой платок, – водки нету, – спросил он, – или одеколона, продезинфицировать, чтоб заражения не было?

Марат покачал головой.

– Жалко, ну ладно, так подсохнет, в тепле то.

– На что же ты упал, снег кругом?

– Да на ружье, когда падал, оно с плеча соскочило, и я прямо локтем на цевье.

– Понятно, – сказал Марат и замолчал.

Молчал и Костин.

Пауза длилась очень долго. Марат, глядя в окно, выстукивал двумя пальцами какой-то неявный марш. Костин почесывал руку вокруг локтя. Когда молчать стало уж совсем невыносимо, Марат сказал:

– Извини, угостить нечем, ни чаю, ни водки.

– Да ладно, вчера наугощались, утром тяжко было вставать; лучше поговорим, вы вчера рассказывали басни всякие, мне понравилось.

А– ты мужик крепкий, – заметил Марат, – если бы я после выпивки спать лег на печи, то утром бы точно не встал.

– На здоровье не жалуюсь, так чего, может, расскажешь чего, типа декамерона.

– Извини, друг, настроения нет.

– Ну, тогда я расскажу, можно?

– А может, ты на охоту сходишь? – предложил Марат, – пока светло. Глядишь на ужин, что-нибудь подстрелишь.

– Да мне еще неделю отпуска осталось, успею еще поохотиться, лучше с тобой посижу, пока трактор не придет. Найдут ли они трактор – это еще вопрос. Вчера мне понравилось, как вы истории рассказывали. Мне тоже есть, что рассказать.

– А что же вчера не рассказывал? – спросил Марат.

– Неудобно было при женщинах, – объяснил Костин.

– Вот как, наверное, что-нибудь душераздирающее, – предположил Марат.

– Да, как сказать, – пожал плечами Костин, – не то чтобы, ну, короче, расскажу ясно станет.

– Только имей в виду, – предупредил Марат, – я не психоаналитик.

– Я сам себе психоаналитик, – сказал Костин и приступил к повествованию.

… Женился я рано, как с армии пришел. Так как-то глупо получилось; женился на первой же девушке, с которой переспал, хотя в своих фантазиях предполагал познать сотню, прежде чем женюсь, на самой красивой, целомудренной и прочее. Кстати, она не была целомудренна, то есть я женился не на девственнице. До сих пор не могу понять, как это получилось, и не то чтобы я ее любил; после танцев привел ее к себе, раздел, спрашиваю: «Ты целка?» Она говорит: «Нет». А я уже почти что на ней; ситуация дурацкая. Ну, короче говоря, она мне родила троих, потом, лет через десять, в башке у меня появилась мысль, о том, что мои юношеские, так сказать идеалы не стали действительностью; несбывшаяся мечта здорово портит характер, я так скажу. Главное, что меня изводило, ладно бы я женился по расчету или по любви, богатая там была бы, или красивая, а то ведь ни то ни се – нищая, навроде меня и на рожу не то чтобы уродина, но и не красавица, дура, неряха, дома срач постоянно. Ведь человек за собой-то едва прибирать поспевает, а тут еще трое детей, прикинь. А уйти от нее не могу, детей люблю, да и к ней все-таки привязался. Короче, пришла мне в голову одна идея – примирить меня с действительностью может только одна вещь, если я лишу кого-то невинности. Обидно мне стало, как-то, если я проживу, не узнав этого. Стал я рыскать. Проблема была в том, что мне-то, слава Богу, уже под сорок, среди ровесниц смешно искать, если только горбатую какую-нибудь, а молодые девки на взрослых мужиков зарятся, если бабки есть, ну тачка, в крайнем случае, а у меня ни того, ни другого, да и между нами говоря, мордой не вышел для дел благородных. В общем, шансы мои были равны нулю. А мне это было необходимо, я решил, что успокоюсь, если это случится, и буду по-прежнему жить со своей женой. Тут попалась мне в руки «Газета бесплатных объявлений», а в ней рубрика, очень интересная «Знакомства» называется, а в рубрике этой коротенькое объявление: «Девственница познакомится с серьезным человеком». Звоню, договариваемся о встрече, голос мне ее, правда, сразу не понравился, грубый какой-то, но да ладно. Я спросил у нее, сколько ей лет, говорит «двадцать восемь». Сначала я решил, что она меня кинуть хочет, в двадцать восемь – девственница; я на своей женился, ей восемнадцать только исполнилось, а уж того была, а эта. Тем более, сейчас пишут, медицина чудеса делает, но, когда я ее увидел, то понял, что она не врет, на вид ей было лет сорок; то есть, до ягодки далеко, а баба в сорок, и мужик в сорок, как евреи говорят, две большие разницы. Извини, ты не еврей случайно, а?

– Нет, – ответил Марат.

– А я смотрю, чернявый вроде?

– Я монгол, – сказал Марат.

– Да ладно врать, у них глаза узкие.