Людмила Толмачева - Снежное сердце

– Вы правы! Именно столов. Небольших, типа журнальных или ломберных.

– В подвале есть два старинных ломберных стола, но они колченогие.

– Надо срочно отремонтировать!

– Легко сказать…

– Аграфена Спиридоновна, я свою зарплату отдам, только найдите хорошего столяра или плотника.

– Есть такой в доме культуры. Если не в запое, сделает. Там не больно много работы. И всю зарплату не обещайте, половины хватит.

– Надо поторопиться.

– Я сейчас позвоню Гале, их бухгалтеру. Она поищет его.

Вскоре появились Илза с Марией, бережно неся на вытянутых руках шторы.

– Ой, девочки, подержите пока, я залезу на стремянку.

Проворно, словно горная козочка, Дана вскарабкалась на самую верхнюю ступеньку и приняла из рук Илзы первую штору.

Нежно-сиреневые, с искрой, они привнесли в атмосферу зала романтическую нотку.

Мария включила все бра и камин – и девушки застыли, зачарованные колдовской картиной. Словно частица Версаля перенеслась в Задоринский музей.

– Да-а! Красотища! А мне нечего надеть, – пожаловалась Мария.

– На презентацию? – уточнила Дана. – У тебя какой размер?

– Сорок шесть.

– А в сорок пятый влезешь?

– Такого не бывает, – рассмеялась Мария.

– Бывает, – махнула рукой Дана. – Всю жизнь мучаюсь. Ни два ни полтора, как говорится. Сорок четвертый мал, сорок шестой велик.

– Тогда я похудею. А что у тебя есть?

– Офигенное платье. Из городу Парижу. Ни разу не надеванное.

– Клево! А когда можно примерить?

– Да хоть сейчас. Пойдем ко мне, заодно перекусим чего-нибудь.

– Я пас, – заявила Илза. – Мне еще на уроки сегодня. Побегу домой.

– Ну тогда до субботы.

– Чао!

Мария упорхнула с новым платьем, которое оказалось в самый раз. И худеть не придется.

А Дане вновь взгрустнулось – хорошее настроение улетучилось и растворилось в ранних сумерках.

Они сидели с Мартином перед телевизором и смотрели «Пусть говорят». Ведущий метался с микрофоном между гостями и героями передачи, не давал им договорить фразу и задавал новый вопрос, торопливо сглатывая окончания слов.

Так и не вникнув в суть разговора, Дана выключила телевизор.

В дверь постучали. Пожав плечами – кто бы это мог быть? – Дана пошла открывать.

– К вам посетители, – сообщила девушка-администратор. – Какая-то пьяная бабка с мальчиком. Мы не пустили, разумеется. Не хватало нам бомжи всякой.

– Я сейчас…

Не договорив и ничего не объясняя Дана выскочила из номера и побежала вниз.

За стеклянной дверью, под козырьком крыльца маячили две фигуры. Их жалкий сиротливый вид больно резанул по глазам.

В одном халатике Дана выбежала на холодное крыльцо.

– Мишенька! Софья Прокопьевна! Что у вас стряслось?

– Вот… Мишку привела, – едва ворочая языком, выговорила пьяная.

– Бабушке сказали, что меня завтра в детдом заберут, – объяснил Миша и заплакал.

– Ты уж совсем… Насовсем… Возьми внука-то… Я уж… Плохая стала… Не выйти мне… Забери мальчонку. А мне уж… все равно… Туда… Один путь… – несвязно бормотала несчастная женщина, размазывая слезы по морщинистым щекам.

– Пойдем, Мишенька! А как же вы? Сами дойдете?

– Дойду как-нить… Вот вещи… и рисунки его.

Дана взяла из ее рук грязный пакет, успевший побывать, по-видимому, в луже.

– Доку… мент… в его кур… кур…ке. Я пшла.

Сквозь стекло гостиничных дверей Дана смотрела на удаляющуюся фигуру Софьи Прокопьевны и молила бога, чтобы та дошла до дома, не упала и не осталась лежать на стылой земле.

Поднявшись в номер, Дана раздела мальчика, умыла, посадила за стол и налила горячего чаю. Но он не притронулся к еде, сидел нахохлившись и смотрел в одну точку.

– Миша, о чем ты думаешь? – осторожно спросила Дана, удерживая себя от слез.

– Ни о чем.

– Ты жалеешь бабушку?

Вместо ответа мальчик зарыдал. Испугавшись такой бурной реакции, Дана не знала, что предпринять. Из медикаментов у нее были только анальгетики.

Пришлось спуститься на ресэпшн, попросить валериановых капель.

Ей дали бутылочку с остатками валокордина.

Войдя в свою комнату, она застала неожиданную сценку – Миша с Мартином лежали на кровати и смотрели друг на друга.

Огромные немигающие глазищи кота – напротив заплаканных детских глаз.

Дане давно была известна эта кошачья повадка, объяснение которой трудно найти. Мартин в самые тяжелые моменты ее жизни, особенно если она плакала, ложился рядом и как будто жалел ее, неотрывно глядя ей прямо в глаза.

– Мишенька, видишь, как Мартин любит тебя! – пришло ей в голову.

– Да, – коротко ответил он.

– И я тебя люблю, – вырвались прямо из сердца главные слова.

Миша недоверчиво покосился на нее, всхлипнул и снова заплакал. Тихо и горько.

Она подошла, села рядом, погладила по голове. Теперь и у нее бежали слезы, но какие-то умиротворенные, словно что-то произошло внутри, какая-то сложная душевная работа, и ее итог сулил новый, возможно, счастливый поворот в судьбе.

– Не плачь, мое солнышко, мы обязательно навестим бабушку. Будем ей помогать. Правда же?

– Угу.

– Давай выпьем с тобой вот эти капельки, почитаем Пушкина перед сном… Встань, пожалуйста. Вот так. Молодец.

Миша давно спал, а Дана все думала и думала.

Это знак – приходили к ней мистические мысли, – знак свыше. Ее отца звали тем же именем. И прадеда. И с маминой стороны был Михаил, и не просто так, а батюшка Михаил. Значит, на роду так написано. И пусть он не родной. Она уже его любит, как родного. Разве этого мало? Даже если родится другой, все равно не перестанет любить своего «медвежонка».

У нее дрогнуло сердце, когда на секунду вообразила Мишу отвергнутым, никому не нужным, с недетской печалью на дне незабудковых глаз.

Нет! Этого не будет! Она все сделает, чтобы его детство больше ничто не омрачало. Мало двух работ, найдет третью! Будет пахать за троих, но нужды он больше не познает. Она даст ему хорошее образование, выведет в люди.

Откуда у нее, двадцатидевятилетней женщины, до недавнего времени обитавшей в заоблачных далях, такие житейски мудрые не по годам мысли, она и сама толком не знала.

Очевидно, мудрость произрастала из вековой толщи семейного уклада, была генетически заложена в ее роду, а иначе как объяснить ее непростое решение, подвластное не каждой женщине на Земле.

– Мама, познакомься, это наш завуч, Дана Михайловна Снежкова. А это моя мама, Лидия Эдгаровна.

– Очень приятно, – встала из-за стола симпатичная женщина с чертами Илзы. – Проходите, присаживайтесь. Мне дочь все уши прожужжала о вас. Уж как вы ей нравитесь, просто слов нет!

– Ну, мама! Можно без комментов обойтись?

– Ладно, ладно! Чего такого я сказала? Ведь от души, не ради комплимента.