Джеки Коллинз - Приговор Лаки

— Это не так просто, — мрачно сказал Прайс, который слишком хорошо знал свою бывшую жену. — Джини просто торчит, когда на нее обращают внимание, а туг такой шанс прославиться на всю страну!

— Но вы можете отказаться платить ей, раз она не выполняет наших требований! — посоветовал Димаджо.

— Вряд ли это сработает, — покачал головой Прайс. — Кроме того, она наверняка получит деньги за интервью от газет и телевидения.

— Да, вы правы, — покачал головой Гринспен. — Похоже, нам от нее не избавиться. Что ж, попробую поговорить с ней еще разок…

— Поговори обязательно, — сказал Прайс. — В конце концов, это просто унизительно. Глядя на эту корову, которая была моей женой, люди могут подумать, что у меня нет никакого вкуса!

— Можно попробовать продать малоформаткам пару ваших свадебных фотографий, — предложил Гринспен. — Тогда все увидят, что со вкусом у вас все в порядке — вовремя женились, вовремя развелись. Кроме того, это может сыграть против Джини. Никому не нравятся женщины, которые способны так распустить себя.

— Нет. — Прайс покачал головой. — Я в этом не нуждаюсь. Я и так знаю, что со мной все в порядке.

Как-нибудь переживу.

Но про себя он решил поговорить с Джини сам.

Не питая никаких особых надежд на то, что она согласится не позорить его и Тедди, Прайс хотел попробовать убедить свою бывшую жену, чтобы она не позорила себя. Это был, пожалуй, единственный аргумент, над которым Джини способна была задуматься.

Во время одиннадцатичасового перерыва Прайс отвел Джини в сторонку и сказал:

— Послушай, Джин, мы договаривались, что в суде ты должна исполнить роль заботливой матери.

Как насчет того, чтобы выполнить свое обещание? И перестань так наряжаться — в этих тряпках ты похожа на какаду!

— Какая, к черту, заботливая мать, когда меня снимают для телевидения?! — с вызовом ответила Джини. — Этим ребятам нужен шик и блеск, потому что обыкновенные люди никого не интересуют. На телевидении меня просто обожают. Завтра я буду для них деть — они сами меня попросили…

— Ты будешь для них… что?! — переспросил Прайс.

— Петь. Я буду для них петь, и меня покажут в вечернем шоу, так что не пропусти. — Она победоносно захихикала. — Теперь в нашей семье две звезды, Прайс!

— О господи!.. — пробормотал он. — Наш сын в беде, а ты думаешь только о себе. Ты нашла золотую жилу и теперь разрабатываешь ее, а на Тедди тебе на, плевать!

— Что же я, по-твоему, должна отказаться от этой замечательной возможности? — с искренним негодованием спросила Джини. — Нет уж, это мой шанс, и я его не упущу. Я слишком долго ждала его, фактически с тех самых пор, когда ты вышвырнул меня.

— Я не вышвыривал тебя. Мы расстались потому, что не могли больше жить вместе. Все эти годы я тебе платил, и платил немало. Что тебе неймется?

— Ты не понимаешь, Прайс! — Джини вздернула свой двойной подбородок. — Да, благодаря тебе я не нуждаюсь в деньгах. Почти не нуждаюсь, — тут же поправилась она. — Но это мой шанс стать знаменитой, и тебе меня не остановить.

— Вот как? — возмутился Прайс. — А о сыне ты забыла? Скажи, ты хотя бы говорила с ним сегодня?

Утешила его? Успокоила?

— Утешила его?! Да я его совсем не знаю! — взвизгнула Джини, но тут же спохватилась и взяла на полтона ниже. — Только не говори об этом парням из «Хардкопи», ладно? — сказала она почти умоляюще. — Они считают, что мы с Тедди — настоящие друзья и что я устрою им интервью с ним. И знаешь что?

Я могу заставить их заплатить за это!

Прайс с презрением покачал головой.

— Дай себе передышку, Джини, — сказал он. — Посиди дома. Я не хочу, чтобы ты появлялась в суде… особенно в таком виде.

— Ничего не выйдет. Прайс! — отрезала Джини. — Тедди — мой сын. И я буду приезжать в суд каждый день!

К обеденному перерыву Мила уже не Находила себе места от беспокойства. Через каждые пятнадцать минут она спрашивала у адвоката, не привезли ли ему револьвер, но он отрицательно качал головой.

— Нет, ничего нет, — сказал он наконец. — Я звонил в свой офис пять минут назад, туда никто не приходил и не звонил. Кстати, кто должен был привезти револьвер?

— Один мой друг, — ответила Мила.

— Как он к нему попал?

— Не твое дело! — нервно огрызнулась она.

— Это мое дело, Мила, — терпеливо сказал Уиллард Хоксмит. — Я — твой адвокат, и ты с самого начала должна была рассказать мне все.

— Почему это я должна была что-то тебе рассказывать?

— Потому что помогать тебе — моя работа.

— А если я не нуждаюсь в твоей помощи?

— Черта с два ты не нуждаешься! — вспылил Хоксмит, теряя терпение. — Тебя обвиняют не в краже пакета чипсов, а в убийстве! Скажи же мне, наконец, кто на самом деле застрелил Мэри Лу Беркли — ты или Тедди?

— Я же уже сказала, — раздраженно бросила Мила. — Ее убил Тедди Вашингтон. И я могу это доказать. У меня есть револьвер, из которого застрелили эту чернож… эту Беркли. На нем отпечатки пальцев Тедди.

— Тогда передай этот револьвер мне.

— Я пытаюсь, только это не так просто, когда сидишь под замком.

Уиллард Хоксмит покачал головой. Он не знал, верить ей или нет. Главное — он не понимал, почему Мила не предъявила револьвер сразу, если он у нее действительно был.

«Идиотское занятие — защищать людей, у которых нет ни цента за душой», — подумал он с отвращением. Уиллард Хоксмит давно мечтал попасть на работу в какую-нибудь солидную юридическую фирму, но для этого нужны были деньги, а ему их вечно не хватало. «Интересно, — задумался он, — сколько может отвалить Прайс Вашингтон за собственный револьвер с отпечатками пальцев своего сыночка?»

Хоксмит был уверен, что много.

Ирен скрыла от Прайса, что была в суде в первый день. О том, что собирается пойти и на второе заседание, она также предпочла умолчать. Впрочем, Прайс ни о чем ее не спрашивал и даже не поинтересовался, почему ее не оказалось дома, когда грабитель забрался в особняк и изнасиловал Консуэллу. Очевидно, ему было просто не до того, и Ирен втайне возблагодарила за это бога. С другой стороны, даже Прайс не мог бы заставить ее оставаться дома, когда ее дочь, того и гляди, упрячут в тюрьму до конца жизни.

Еще одной причиной для беспокойства был интерес, проявленный к ней журналистами. Полиция, которая побывала в доме вчера, не обратила никакого внимания на ее происхождение. Правда, следователь, записывавший ее показания, спросил у нее имя и фамилию, а также номер карточки социального страхования, но это было чистой формальностью. Ирен, однако, не сомневалась, что, если пресса возьмется за нее всерьез, ее история очень скоро выплывет наружу, и тогда депортация будет для нее благом.

Машинально качая головой в такт собственным невеселым мыслям, Ирен посмотрела на судью — сурового пожилого мужчину с совершенно седыми волосами. «Что, если он приговорит Милу к пожизненному заключению? — неожиданно подумалось ей. — Или даже к смертной казни?» По калифорнийским законам это было вполне возможно.