Нора Робертс - Свидетельница смерти

– Вы убили его, когда он уже сломал ее. Почему вы все-таки решились?

– Потому что это еще не закончилось. – Айрин вздохнула и без сил опустилась в кресло. – Он при­шел ко мне незадолго до премьеры. Он был под воздействием наркотика, а это всегда делало его еще бо­лее агрессивным. Он угрожал, что вернет ее себе. А если я хочу, чтобы он оставил Карли в покое, я должна занять ее место. И я пошла на это. Это был только секс, который для меня ничего не значил. Секс и ничего больше.

Айрин произнесла это с вызовом, но, когда она полезла в свою сумочку за сигаретами, руки у нее дрожали.

– Мне следовало притвориться оскорбленной, уни­женной, запуганной. Такие чувства всегда стимулиро­вали его сексуальность, приносили ему удовлетворение, и он бы, может быть, оставил нас в покое. Но вместо этого я смогла демонстрировать только брезгливость. И тогда он придумал очередную мерзость, до которой нормальный человеческий мозг, по-моему, додуматься не может. Это могло прийти в голову только сатане или его верному слуге, который изощряется в унижении че­ловеческого достоинства и самых светлых человеческих чувств. Он требовал, чтобы ночь после премьеры мы провели в постели втроем: он, я и Карли! Он подробно и со вкусом описывал мне, что он сделает с ней. Как он будет наслаждаться ее мучениями. Какое удовольствие ему доставит входить в нее, зная, что в ней течет его кровь, что она его дочь. Он был чудовищем, и я казнила его!

Айрин поднялась с кресла. Ее глаза были сухими, голос больше не дрожал.

– У меня нет угрызений совести, и я не сожалею о содеянном. Я могла бы убить его в ту ночь, когда он в моей квартире сладострастно рассказывал мне, какой он великий любовник, так как сможет одновременно заниматься любовью с матерью и дочерью, причем своей.

Ева почувствовала, как у нее к горлу подступает го­рячий ком.

– Так почему же вы тогда этого не сделали?

– Я хотела быть уверенной. И я хотела, чтобы это, хоть в какой-то степени, походило на суд. И… – Она улыбнулась впервые за весь разговор. – Я хотела вы­жить в этой ситуации. Мне казалось, что это возмож­но…

Она безуспешно сражалась с зажигалкой, пытаясь высечь из нее огонь. Рорк подошел к ней и, взяв зажи­галку из ее дрожащих рук, помог прикурить. Их взгляды встретились через пламя.

– Спасибо.

Он вложил зажигалку ей в руку и нежно сжал пальцы.

– Всегда готов услужить.

Закрыв глаза, Айрин сделала первую глубокую за­тяжку.

– Это единственный из моих пороков, который я за всю жизнь не смогла побороть. – Она вздохнула. – Я совершила много некрасивых поступков в своей жизни, лейтенант. Я была страшной эгоисткой и очень жа­лела себя, считая несправедливо обделенной судьбой и людьми. Но я никогда не использовала людей, которые мне были близки. Я бы никогда не позволила, чтобы вы арестовали Кеннета. Я бы нашла какой-нибудь выход из этого положения – так же, как нашла его для себя. Кто сможет заподозрить тихую, обязательную Айрин в таком хладнокровном убийстве? Да еще на публике. Я считала, что меня полностью исключают из числа подозреваемых. И наивно верила, что никто из невинов­ных в этом преступлении не испытает большей непри­ятности, чем допросы. – Она попыталась улыбнуть­ся. – К тому же, зная их, я думала, что для них это будет даже увлекательно. Откровенно говоря, лейте­нант, я и мысли не допускала, что какой-нибудь следо­ватель, после того, как изучит жизнь Ричарда и узнает, что за человек он был, станет слишком стараться рас­крыть это преступление. Я недооценивала вас – как Ричард недооценивал меня…

– Лишь до того мгновения, пока в его сердце не вонзился нож. В тот миг он перестал вас недооценивать.

– Это верно. Его последний взгляд, в котором чита­лось понимание всего, что произошло, стоил всех моих усилий. Он был полон ужаса. Вы сегодня очень точно все описали, совершив лишь одну ошибку: отдали мою роль Карли.

Айрин задумалась, прокручивая в голове сцену за сценой, как делала уже множество раз. Это была ее единственная и последняя собственная пьеса.

– Я взяла нож на кухне уже давно – когда однажды мы с Элизой спустились в наш бар за бутербродами. Я хранила его в своей гримерной до самого вечера премьеры. До заключительной сцены. Некоторые из нас по ходу действия уходили со сцены и выходили на нее по нескольку раз. Я подменила нож, перед этим поре­завшись о настоящий на глазах моей гримерши, кото­рая постоянно бегала туда-сюда. Я несколько раз де­монстративно совала ей свою рану под нос. Тогда мне казалось, что это очень хитрый ход.

– Он мог бы сработать. И даже почти сработал…

– Почти? А почему почти, лейтенант?

– Анна Карвелл.

– Ах, это… Имя из прошлого. Вы знаете, откуда оно появилось?

– Нет. И мне было бы любопытно узнать.

– Это была маленькая незначительная роль в ма­леньком незначительном спектакле, который просу­ществовал всего один вечер в небольшом прибрежном городке в Канаде. Он никогда не упоминался ни в мо­их резюме, ни в резюме Кеннета. Но мы на нем позна­комились. А через несколько лет я поняла, что именно тогда он и полюбил меня. Я всю жизнь мечтала стать настолько мудрой, чтобы полюбить его в ответ. Он время от времени называл меня Анна, как бы подчер­кивая особую связь между юной девушкой и юным мо­лодым человеком, которые мечтали стать великими актерами…

– Вы использовали его, когда оформляли докумен­ты на удочерение?

– Да. И не из сентиментальных соображений, а чтобы защитить ее. Я боялась, что ей вздумается когда-нибудь искать свою настоящую мать. Я отдала ее хоро­шим людям, добрым и любящим. Я хотела для нее са­мого лучшего будущего. Я была уверена, что она его по­лучила.

«Да, – подумала Ева, – ты была уверена. Абсолют­но уверена».

– Вы могли бы совсем забыть о ней. Что же вам по­мешало? Не смогли? Или не захотели?

– Вы что, думаете, что если я лишь раз в жизни ви­дела ее и лишь однажды держала ее внуках, то я не люб­лю собственную дочь? – Голос Айрин окреп и зазвенел закаленной сталью. – Да, я не являюсь ей матерью и не претендую на это. Но за эти двадцать четыре года не было дня в моей жизни, чтобы я не думала о ней. – Она помолчала, пытаясь справиться с собой. – Однако вы не объяснили, в чем я ошиблась. Я знаю, что была очень убедительна в роли Анны.

– Да, очень. И если у меня закрались сомнения, то не из-за вашего внешнего вида и поведения. Чувства, Айрин! У кого был самый сильный мотив не просто убить Драко, но убить его на глазах множества людей? Покончить с ним, как с Воулом? Кто был ужаснее всех предан и растоптан? Как только я исключила Карли, остался лишь один человек – Анна Карвелл.

– Но если вы исключили Карли, зачем же вы про­вели ее через весь этот ужас?

– Анна Карвелл, – продолжала Ева, игнорируя во­прос. – Она показалась мне очень сильной, эгоистич­ной и целеустремленной женщиной. Кроме того, я не сомневалась: ей было необходимо вонзить этот нож своими руками, чтобы отомстить за ребенка, которого она когда-то вынуждена была предать, от защиты кото­рого вынуждена была отказаться.