Елена Арсеньева - Святилище любви [СИ litres]

Странно: труп гермафродитоса, которому Аристократ перекусил шею, никак не заботил Драконта. Без малейших колебаний и содроганий он выволок мертвое тело вон из пещеры. Но с телом Аргироса так поступить он не мог, ибо это унизило бы его самого!

Драконт знал: он не избавится от присутствия соперника в этой пещере до тех пор, пока у того не окажется двух оболов, чтобы заплатить Перевозчику. Но беда в том, что Драконту было не до денег, когда он направился в пещеры Акрокоринфа. О да, он шел заплатить долг, однако сумма была настолько огромна, что не хватило бы целого обоза, чтобы ее перевезти! Да и вообще Драконт никогда не брал с собой денег. Обычно знатного горожанина сопровождал домоправитель или особый доверенный раб, который нес его кошель и либо оплачивал покупки, либо, по указке хозяина, творил филантропию [109] То же, что раздавать милостыню. Филантропия – благотворительность, милостыня (греч.) . для нищих.

Драконт задумался. Он вспомнил Аристократа, который появился в пещере рядом с ним невесть откуда, хотя хозяин не брал с собой пса, и тяжело вздохнул… Нетрудно было догадаться, кто привел Аристократа!

– Мавсаний! – позвал он, а не дождавшись ответа, крикнул погромче: – Мавсаний!

Послышались медленные, шаркающие шаги, и в пещере появился Мавсаний, в блеклом свете фосфороса не слишком отличающийся от мертвеца.

– Отправь его к Перевозчику, – кивнул Драконт на труп, ничуть не сомневаясь, что Мавсаний, едва вернувшись к исполнению своих постоянных обязанностей, немедленно повесил на пояс кошель с некоторой суммой хозяйских денег. Уж два-то обола там, конечно, отыщется!

Драконт не ошибся, и, когда монеты легли на мертвые веки, ему стало чуть легче.

Он ходил по пещере, разглядывая статуи, а Мавсаний с болью следил за выражением его лица.

Он знал, какое страшное потрясение и разочарование пережил сейчас его господин, понимал, с каким грохотом рухнули все его надежды на счастье и любовь, и не мог представить себе, как утешить его. Конечно, он радовался той неудаче, которая постигла Драконта, ибо в этой неудаче Мавсаний видел его спасение, и все же душа его болела так, как не болела никогда. Хозяин был так спокоен… так пугающе спокоен!

Между тем Драконт, бродя по пещере, вдруг споткнулся и поднял что-то с каменного пола. Это оказался молоток на деревянной рукояти. Один конец его ударной части был уже, другой – шире и круглее. Это был молоток ваятеля – затупившийся, перекошенный, с ручкой, отшлифованной сжимавшей ее рукой. Конечно, именно этим молотком были высечены из мрамора великолепные статуи, которые сейчас видел перед собой Драконт.

Он повертел молоток так и этак – и вдруг перестал владеть собой! Та жалость и нежность к Никарете, которую он чувствовал некоторое время назад, та любовь к ней, которая заставила Драконта послать Аристократа, чтобы помочь девушке выбраться из подземелий, помочь спастись, – все это исчезло. Сейчас он ощущал только несправедливость судьбы, лишившей его желанного!

Издав вопль, в котором слились воедино его ревность, его горечь, его ярость и его тоска, его любовь и его ненависть, Драконт кинулся к изображению Никареты, воздев молоток.

Мавсаний до боли впился ногтями в свои ладони, потому что ему хотелось броситься к хозяину и остановить припадок его безумия – и в то же время он страстно надеялся, что, уничтожив статую, Драконт избавится от наваждения, от этой всепоглощающей страсти, которая влекла его к подлинной Никарете.

Драконт был так силен и настолько разъярен, что одного его удара, конечно, хватило бы, чтобы разнести статуе голову или вообще разбить ее на части, однако внезапно ему почудилось, будто кто-то рванул его сзади за плечо так, что рука его дрогнула – и удар пришелся лишь по мраморной волне кудрей.

Драконт обернулся, готовый убить всякого, кто посмел его остановить пусть даже взглядом, однако позади никого не оказалось: Мавсаний стоял на коленях в углу пещеры, зажмурившись от страха, Аргирос неподвижно лежал с двумя медными монетами на веках… Лишь мраморная Афродита смотрела на Драконта.

Он потряс головой, пытаясь прийти в себя, и обернулся к изображению Никареты.

Заботливо отшлифованные волосы статуи рассыпались крошками, так что у ног Драконта лежала теперь коротко остриженная рабыня. Она была до такой степени похожа на настоящую, живую Никарету, что Драконт невольно застонал, но в то же мгновение справился с собой и, обернувшись к Мавсанию, приказал ледяным голосом:

– Сейчас ты должен вернуться тем же подземным путем домой, чтобы привести с собой сюда нескольких сильных рабов. Я хочу, чтобы эта статуя, – он кивком указал на изображение Никареты, – была перенесена в ту пещеру, в которую ведет потайная лестница из верхних покоев. Ты велишь рабам обвалить переходы в те подземелья, которые не принадлежат нам. И еще скажи им, что если кто-то распустит язык о том, что видел здесь, то немедленно лишится не только своего болтливого языка, но и жизни.

– А что делать с другими статуями, хозяин? – сдавленным голосом спросил Мавсаний, сердце которого билось словно бы в горле и мешало ему говорить.

Драконт взглянул в мраморные глаза богини. Он не мог понять выражения ее лица: неужели она смеялась над ним?!

Он вдруг вспомнил тот день, когда впервые увидел Никарету. Да, это Афродита стояла посреди морской глади и тоже смеялась над ним, а ее сын пустил в него стрелу…

Ничего! Он выдернет эту стрелу!

– Этого, – Драконт махнул в сторону прекрасной мужской статуи, – не трогай. Пусть оберегает прах своего создателя. А она… – Он с ненавистью взглянул на Афродиту, и из его груди вырвалось не то рыдание, не то смех. – А ее… ты знаешь те старые подземелья, где стоит каменное изваяние Кибелы, которое осталось с тех самых древних времен, когда в этих местах почитали лишь ее и никто и слыхом не слыхал ни о какой Киприде? [110] Киприда – одно из имен Афродиты, ибо она, по преданию, родилась из морской пены и света звезд близ острова Кипр. Ты как-то обмолвился, будто мой дед показал тебе дорогу туда. Найдешь ее?

– Найду, господин мой, – кивнул Мавсаний. – Если путь не завалило с тех пор. Ты же знаешь, господин, недра Акрокоринфа начинают иногда дышать…

– Ну что ж, если так, то бросишь ее, – Драконт снова бросил ненавидящий взгляд на Афродиту, – там, куда сможешь дойти. А теперь возвращайся за рабами. Я подожду вас здесь.

– Господин, молю тебя, идем со мной! – взмолился Мавсаний. – Мне страшно оставлять тебя здесь… Вдруг появятся гермафродитосы…

– Ну что, если сюда забредет кто-то из этих членогрудых уродов, я скажу им, что готов был отдать пещеру с золотым месторождением взамен на девушку, а не на кусок обтесанного мрамора!