Александр Матюшинский - Половой рынок и половые отношения

— Или убей, или иди и умирай с голоду на улице вместе с твоим отпрыском.

Именно так и говорят: с твоим , — и забывают, что «отпрыски» в то же время и свои . Таково отношение к собственному потомству! Оно ничуть не лучше убийства слабых детей древними народами и даже хуже. Там было хотя кое-какое оправдание: суровые времена исключали возможность прокормления инвалидов. А тут! Где оно, это оправдание? Одинокий человек, часто зарабатывающий 5-10 и даже более тысяч рублей в год, говорит своей любовнице:

— Убей нашего ребенка! Он нам не нужен!

Кошка принесла шестерых котят, и хозяин говорит:

— Оставьте одного, а остальных пять утопите!

Человек с живой еще душой и против этого последнего возмущается, а детей, например, такое распоряжение приводит в ужас.

А на убийство значительной части поколения людей мы смотрим равнодушно, как будто это так и должно быть, как будто человек в утробе матери не такой же человек, как все прочие.

— Это только «плод».

Характерное словечко, выхваченное из научного лексикона приверженцами буржуазного комфорта. Если назвать просто человеком или младенцем, то придется говорить об убийстве человека, младенца. А это вызывает известные представления о слабом беспомощном существе, медленно, в страшных мучениях умирающем от действия «яда» в утробе матери. Картина не из приятных и может расстроить нервы нежным родителям, убивающим свое дитя, может испортить расположение духа, прогнать сон, аппетит. А это все такие вещи, которыми, собственно, и исчерпывается весь интерес к жизни сытого человека, без них он не понимает жизни и за них гнетет и давит все вокруг себя.

Другое дело — плод! Тут ничего страшного нет.

Плод — это груша, яблоко, персик, «картошка»; арбуз, дыня, слива! Лежит «картошка» в мешке и начинает гнить, ее берут и выбрасывают, чтобы от нее не загнили и другие.

Ничего трагического нет, самая обыкновенная вещь, так и должно быть. Из остальных «картошек» все же выйдет весьма вкусное пюре, которое можно съесть, запить старым вином и… поцеловаться с сожительницей, чтобы создать настроение, нужное для производства новых, подлежащих уничтожению «плодов». Недаром апологеты буржуазного величия постоянно твердят о том, что они представители ума и знаний. Умны, действительно, но и бессердечны до бесконечности.

Я извиняюсь пред читателем за это отступление и маленькое увлечение. В мои задачи не входит метать громы по чьему бы то ни было адресу, я хочу только представить на суд публики факты, и пусть кто-нибудь другой делает оценку этих фактов. От этого изложение делается сухим, может быть, малоинтересным, но зато таким образом мне, может быть, удастся избегнуть упреков в преувеличенной оценке фактов.

Надежда моя основывается на том, что я говорю по возможности только о фактах общеизвестных, в существовании которых едва ли есть возможность сомневаться.

Покончив на этом с вытравливанием и подкидыванием, мы обращаемся к третьему шагу, на который принуждена решиться «горничная», уволенная своим сожителем за беременность.

Этот третий шаг заключается в мировой сделке. Доведенная до крайней нужды и не видя никакого исхода, она приходит к своему бывшему сожителю и молит дать ей хоть что-нибудь:

— Не дайте хоть с голоду умереть!..

Ей сначала говорят (через новую «прислугу»), чтобы она пришла «завтра», а назавтра объявляют — дома нет, потом — занят… И так до тех пор, пока уже не остается никакого сомнения, что просительница не будет «заноситься» и с благодарностью и смиренно примет всякие условия. После этого ей выдается какой-нибудь пустяк и отбирается подписка приблизительно такого содержания:

«Я, такая-то, служила у такого-то и уволена им за сношения с посторонними мужчинами, отчего я и забеременела. За свою службу от такого то я все получила сполна и никаких претензий к нему не имею и иметь не буду».

Таким образом, девушка подписывает клевету на себя. Но не думайте, читатель, что клевета эта включается в подписку ради издевательства. Нет, она необходима для ограждения интересов противной стороны, иначе подписка не имеет никакого значения. Закон признает право на часть средств сожителя за ребенком, а не за его матерью. И если бы в подписке было сказано, что такой-то уплатил своей сожительнице, скажем, 100 рублей на прокормление прижитого с ним ребенка, причем она больше никаких претензий иметь не должна, — такая подписка не имела бы значения, так как не исключает возможности иска со стороны ребенка и его законных покровителей и опекунов.

Поэтому нужно в подписку включать клевету на мать, чтобы избавить себя от претензий дитяти. И эта клевета подписывается матерью беспрекословно. Нужда заставляет ее забыть все ради каких-нибудь ста рублей. Эти сто рублей необходимы ей, чтобы завтра не умереть с голоду.

Что будет потом, дальше, — она не думает, не может думать, так как настоящее безвыходное положение заслоняет от нее будущее. А будущее разное бывает, но всегда печальное и мрачное.

Между содержанками собственно и одиночками-проститутками нельзя провести более или менее определенной черты, если не брать так называемых дам полусвета, которых мы не касаемся, т. к. жизнь этой категории продажных женщин достаточно исчерпана и крупными и мелкими талантами.

А исключив эту категорию проституток, приходится сказать, что остальные содержанки не выходят из черного тела, в огромном большинстве они даже не в состоянии освободиться от врачебно-полицейского надзора и, находясь на содержании у одного лица, официально числятся проститутками. Да и в действительности большинство из них не перестает заниматься проституцией, «прирабатывать» к той сумме, которая получается от покровителя.

Явление это, по нашему мнению, объясняется все тем же «упрощенным» взглядом на женщину, о котором мы говорили выше. Женщина нужна только как самка, как субъект противоположного пола. На такое дополнение своего я, конечно, не стоит разоряться, для этого годится каждая женщина, не страдающая каким-либо уродством необходимых органов. Отсюда и установились известные отношения к содержанкам не как к любовницам, а как к своего рода «работницам» или прислуге, на которую возложены специальные обязанности. В сущности, содержанка занимает то же положение, что и горничная-сожительница, — разница только в том, что первая живет в доме своего «господина», а вторая — на отдельной квартире. Но эта разница в полной зависимости от семейного положения покровителя. Холостой и живущий на отдельной квартире — содержит горничную, а женатый или живущий в семье — имеет содержанку.

Но и к горничной, и к содержанке отношения одинаковы, — и в том, и в другом случае это «рабочая сила», хотя и специальная. А при покупке рабочей силы буржуа всегда и везде неизменен, для него это товар, который нужно купить как можно дешевле. Для достижения этой цели, как известно, существует один способ — заставить носителя «рабочей силы» сократить свои потребности до минимума, а если возможно, то расходы по удовлетворению и этих сокращенных потребностей оплачивать не вполне. Для этого «содержанке» нанимается отдельная комнатка, весьма неказистая, и дается рублей десять на прокормление и на туалеты. На эти деньги, в сущности, можно только не умереть с голоду, но сытым и одетым нельзя быть. А поэтому «содержанке» приходится «прирабатывать» на стороне, — она тайно от своего покровителя принимает к себе мужчин или же «гуляет» по панели. Словом, получается что-то вроде известной «потогонной системы». Человек, в сущности, продает себя, но обеспечения своего существования не получает и, благодаря этому, попадает в невозможные условия. Получаемых от «покровителя» средств не хватает на жизнь, а прирабатывать на стороне — значит нарушать его права единственного владельца, за которые он держится весьма стойко по многим причинам.