Ольга Олие - Начать заново [СИ]

— Хм, — горько усмехнулся он, — не торопись. Он не ради тебя старался, — на мой вопросительный взгляд, пояснил. — Я так понял между ними какие-то свои терки, этот тип перешел ему в чем-то дорогу, вот таким образом этот докторишка и отомстил. Причин мы не знаем. И боюсь, даже если и узнаем, нам они не понравятся. Поэтому, могу только посоветовать выбросить его из головы, — заметив мой совсем убитый вид, подошел, прикоснулся к руке, тем самым давая мне каплю тепла и поддержки, нежно погладил. — Хотя я и понимаю, что сделать это нелегко. Но надо. Он никогда не признает того, что ребенок был от него.

В палате повисла тишина. Каждый из нас думал о своем. Не знаю что было в голове у Грэйда, а меня грызла боль потери, утраты того комочка счастья, которого я лишился. Только в эту минуту я окончательно осознал это. И, не удержавшись, просто завыл. Грэйд подскочил ко мне, приподнял, обнял, прижал к себе, даже не пытаясь успокаивать, так как понимал, что это было бесполезно. Он просто держал меня, молча поддерживая и даря свое тепло, свою поддержку и свою дружбу.

Не знаю сколько времени мы так просидели, но в палату вскочил доктор и медсестра, которая несла шприц. Мне вкололи укол, а альфа, с укором посмотрев на друга, произнес:

— Вы ему сказали? Еще рано. Пока он не восстановился окончательно, надо было помолчать, сказали бы чуть позже. Это стресс, который может привести к необратимым последствиям и нарушению психики.

— Нет, — твердо возразил я, глядя на этого ледышку у которого даже сейчас не было ни грамма теплоты в голосе, только голая констатация фактов, — не рано. Он правильно поступил, рассказав все сейчас. Я смогу это пережить, — последнее я произнес не очень уверенно, но потом поправился, — я должен это пережить. Ведь ничего другого не остается.

А потом просто попросил всех выйти, даже Грэйда. Мне очень нужно было побыть одному. Я не хотел никому показывать свою боль, свою горечь и чувство пустоты и одиночества. С трудом перевернувшись на кровати, так как болело пока все, тем более я был почти весь в гипсе, я уткнулся в подушку, да так и застыл. Слез больше не было, я успел их выплакать на плече у друга, осталась только тоска.

Две недели моя подавленность мешала мне общаться с другими. Я не хотел никого видеть. Грэйд приходил каждый день, всячески пытаясь меня поддержать, немного привести в чувство, но…я даже натянутую улыбку не мог выдавить из себя. Мне было настолько плохо, что даже лучший друг, которого я люблю, как брата, вызывал раздражение. Он это замечал, но никак не реагировал, так как понимал меня лучше, чем кто-либо.

Однажды, когда по своей уже устоявшейся привычке за это время, вошел доктор, я попросил его выписать меня. Больница на меня давила, в ней я потерял своего ребенка. У меня больше не было сил оставаться здесь, иначе я просто свихнусь окончательно. Я хотел домой. Все это я попытался объяснить альфе. И он, как ни странно, вошел в мое положение и дал «добро» на выписку. На следующий день я уже был дома.

Когда через пару дней мне позвонили из больницы и попросили прийти, я удивился, но виду не подал. В кабинете, куда я и был приглашен, меня ждал тот самый доктор. Я вошел, присел на стул и стал ждать, что ему от меня понадобилось. Почему-то я был уверен, что меня позвали не ради обследования. И я оказался прав. Он, немного помолчав, будто собираясь с мыслями, задал первый вопрос:

— Почему ты не предохранялся? — в первую минуту я опешил. Ничего себе вопросики.

— Если бы знал как, то обязательно это бы сделал, — нашел в себе силы ответить.

— Можно подумать ты не знал, — ехидно скривившись, произнес он.

— Не знал. И я тогда говорил правду. Ты действительно был моим первым альфой. До той ночи я был девственником, — не зная зачем я ему все это говорю, произнес я.

— Для девственника ты был слишком опытен и искушен в постельных утехах, — с сарказмом выдавил из себя альфа, а я разозлился.

— Мои знания ограничивались порно-сайтами, в которых я и черпал информацию, которую в ту ночь решил проверить на практике, — с такой же злостью выдавил я.

— И что ты сейчас от меня хочешь? Чтобы я признал погибшего ребенка? Тебе денег дать? — начал было он, но это добило меня окончательно.

— Засунь свои деньги себе в задницу, у меня своих полно. А от тебя мне ничего не надо. Ты спросил — я ответил. Вопросы еще есть? — не дав ему и слова вставить, сам же ответил. — Вопросов нет! Счастливо оставаться, — развернувшись, негодуя, я просто вышел из кабинета, пока не сорвался окончательно и не набросился на эту сволочь с кулаками. Больше я уже не хотел его ни видеть, ни слышать.

У меня было такое чувство, что на меня вылилось ведро дерьма, и его размазали по телу. Настолько гадко, противно и мерзко. В этом альфе не осталось ничего, что могло бы вызывать уважение. Несмотря на то, что меня продолжало к нему тянуть, я попытался выбросить его из головы. И если не сейчас, не сразу, но у меня это получится. Такой меркантильный тип не заслуживает моих страданий.

Рассказав все Грэйду, я стал орать, ругаться, возмущаться, а он в это время только улыбался чему-то только ему известному. Меня это взбесило окончательно.

— Вот скажи мне, чему ты радуешься? Может порадуемся вместе? — но он только отрицательно покачал головой и ответил:

— Пока не время. Но скоро ты сам все узнаешь, — вот же, любитель загадок. Как они меня раздражают, тем более сейчас, но и просить рассказать бесполезно. Если сразу не сказал, то потом точно не скажет. Поэтому, ничего другого не оставалось, только ждать этого самого «скоро». И оно наступило, причем даже раньше, чем я сам предполагал.

Через неделю посыльный принес мне букет огромных лилий, в которых торчала записка всего с одним словом: «Прости!»

Айтар.

Пока омега лежал сначала в реанимации, а потом в одноместной палате, я никак не мог спросить у него то, что меня интересовало. Стоило мне войти и заметить его взгляд, который ясно показывал его интерес ко мне, как все вопросы мгновенно испарялись.

Я никак не мог понять, что происходит со мной. Глядя на убитого горем юношу, в моей груди просыпалась некая щемящая тоска и нежность. Хотелось защитить, уберечь… Но мое недоверие тут же гордо поднимало голову и вопило, что это очередной развод. Что и этот предаст, не задумываясь. В тот же момент все то светлое, которое появлялось и обволакивало, мгновенно испарялось.

Когда он попросил о выписке, я был даже рад. Не придется больше мучиться сомнениями. Как я считал, стоит ему исчезнуть с глаз долой, я тут же о нем забуду. Но омега покинул стены больницы, а мне лучше не стало. Уж очень многое осталось неизвестным, недосказанным.

Поэтому, через несколько дней я позвонил ему и попросил прийти. А стоило ему появиться, как обычно сверлящим меня своим заинтересованным взглядом, как я сорвался.