Лэйя Райн - Наречённая [СИ]

Вставшая перед глазами пелена рассеивается, как и стихают те невыносимые, хлеставшие плетьми чувства. Вместо них приходит полное опустошение. Мне хотелось, чтобы он немедленно выпустил меня и не прикасался более, но Маар не собирался так быстро отпускать — держал в своих когтях, как стервятник — добычу. Я не шевелилась, мне не хотелось на него смотреть, и не собиралась этого делать. Ремарт почему-то медлит. Ведь получил своё, так почему не уходит? Как же я его ненавижу. Ненавижу! Чтоб ты сдох.

Асса́ру задерживалась, и Маар не мог оставаться на месте. Впрочем, он ожидал этого от неё, но не ожидал от себя, что пойдёт за ней.

Прежде чем зайти в шатёр к Донату, он решил обойти становище, чтобы проветрить голову и остудиться. Истана выходила из шатра, когда он приблизился. Асса́ру не заметила исга́ра, да и не могла — Маар умел сливаться с ночью, это ему удавалось без усилий.

Позволив ей уйти, он, переговорив с Шедом, вернулся к себе. То, что он услышал от стража, привело его в бешенство.

Он шагал и думал об одном — что шептала Донату эта маленькая дрянь? Перед глазами Истана, склоняющая к молодому стражу. Её вишнёвые губы с чувственным изгибом почти не заметно двигаются, она выдыхает горячие слова раненому, смотря на него из-под полуопущенных ресниц. Она касалась его.

Маар получил удар под дых от собственной неосмотрительности. Он плавился от гнева, от того, что асса́ру проявляет заботу к другому мужчине, а в его сторону плюёт и льёт на него грязь. Это коробило страшно, до скрежета зубов.

Страж бесшумно скользнул за полог. Истана стояла к нему спиной. Он жадно охватил взглядом её плавные точёные изгибы тела, предаваясь дикому порыву немедленно оказаться между её бёдер, смять пальцами округлые ягодицы и проникнуть в щель. Вожделение ударило в голову, опускаясь горячим сплавом к паху, делая мышцы тела каменными. Он одурел от этого желания. Мозг мгновенно отключился, и осталось только неодолимое первородное вожделение выплеснуть в эту гордячку своё семя, завладеть ей немедленно, оставляя на её теле свои следы, метки повсюду, докуда мог дотянуться, не только на теле, он хотел присвоить её душу себе.

Как же Тхара была права на этот счёт.

Истана не обернулась, когда он приблизился. Он рывком развернул её к себе. Асса́ру обрушила на него всё своё пренебрежение. Хоть она и молчала, но её атака была иного рода, похлеще слов. Маара накрыла с головой волна ярости. Он сдавил её челюсть пальцами, едва сдерживая себя от той грани, из-за которой он, если переступит, не сможет больше вернуться. Держать себя в узде было непросто, когда в голубых глазах плескалось столько льда и ненависти, что он упал камнем на самое их дно. Маар запустил пальцы в её волосы, в этот прохладный снег её густых прядей. Ярость в нём ослабла. От прикосновения струящего шёлка между пальцами член встал колом, желая немедленно оказаться в её горячей дырке между ног.

Маар развернул Истану спиной, чтобы взять её сзади. Чтобы асса́ру не могла видеть его полыхающего, раздираемого на части возбуждением, а он — её глаз, полных отчуждения и холода. Он задрал её платье и проник пальцами во влажное лоно. Очень влажное, тугое и сочное, оно упругими стенками обволокло его. Жар опустился по плечам и спине до самых ступней. В глазах потемнело от одного ощущения этих мягких нежных складок, источающих дурманный аромат. В макушку ударила горячая волна, и его повело. И тут же лютая ревность вспорола ножом — Истана могла возбудиться от голого тела другого мужчины, Доната. Маара жёстко скрутило от этой мысли. Он не мог понять, как удержал себя, чтобы тут же не распять её под собой, не вколотить в пол, беспощадно имея её горячую дырку так, чтобы она кричала, чтобы пожалела. Чтобы поняла разницу его отношения к ней. Он не хотел причинять ей боли и в то же время жаждал этого.

Маар обхватил её за талию, такую тонкую, как соломина, и проник, толкаясь исступлённо. Её лоно обхватило его плотно, не пуская, желая исторгнуть его из себя всеми силами. Маар проталкивал в узкую щель головку члена всё глубже, растягивая её изнутри, заполняя собой, вталкиваясь на всю длину. По мере продвижения, его утягивало в омут. Маар слышал, как сбилось дыхание Истаны, когда он таранил каменным членом мягкую и одновременно упругую плоть. Волосы асса́ру серебряным сплавом струились до самого пола, узкие плечи чуть сжались от натяжения. Истане пришлось схватиться за шест, сгибаясь, потому что Маар уже не мог владеть собой. Она вся сводила его с ума, заставляла двигаться в ней одержимо непрерывно, резко, жёстко, жадно.

Маленькая, хрупкая, фарфоровая Истана сжимала зубы и терпела, вздрагивая от грубых тычков. Он боялся её раздавить, но не мог укротить свой голод — это бессмысленно, вожделение к асса́ру неизбежно поглощало и тянуло на дно. Какого было изумление Маара, когда его накрыла волна её оргазма: такого яркого, насыщенного, бурного. Яйца его сжались мучительно больно, Ремарт невозможно горячо взорвался, растекаясь сразу во все стороны чернотой ночного неба, необъятного и бездонного. Он тугой струёй выплеснулся, заполняя лоно Истаны густым горячим соком до полноты.

Она содрогалась в его руках, как те похотливые суки, которых он жёстко драл, спуская в них свою похоть, неутолимую, жадную. Истана не понимала, что происходит с ней. Хотя в равной степени и он не понимал себя. Маар бурно излился в неё, опустошаясь до капли. Его била дикая судорога от собственного исхода под щедрым водопадом экстаза Истаны.

Асса́ру зажала зубами рвущийся наружу крик, гася в себе ураган чувств, противостоя самой себе, не желая выплёскивать их наружу, показывать. Глупая асса́ру обратила глубокое удовлетворение в ненависть, исторгая его на стража.

Маар держал её, не позволяя отстраниться, ощущая, как разливается от затылка к шее онемение, растекаясь по бёдрам жаром и холодом одновременно. Его член всё ещё вздрагивал в её лоне и никак не хотел покидать желанного упругого горячего местечка. Аромат, источаемый её цветком, смешивался с запахом его семени, проникал в него дурманным настоем, сводил с ума, бил по мозгам наотмашь, вышибая все мысли, накрывал топким маревом, и Ремарт не мог даже пошевелиться. Его качало от не отпускающей судороги. Никогда он не испытывал такого. Ни с кем.

Истана молчала — она обессилена, выжата до предела, едва стояла на согнутых в коленях ногах и колола своей ненавистью, но уже не разила громом, а билась редкими каплями холодного дождя о кожу Маара.

Он огладил её живот, провёл по бёдрам ладонями. Хотелось разодрать в клочья на ней платье, опрокинуть на постель и коснуться белой кожи с бледными родинками. То, что они у неё были, Маар заметил ещё тогда, когда она обмывалась, стоя перед ним полуобнажённой. Тогда она тоже испытала удовольствие, когда он трахнул её пальцем, но оно было лишь поверхностным по сравнению с тем, что случилось только что.