Галина Чередий - Подмена

Представить сейчас, что пришлось бы ехать в больницу, чтобы выяснить, нет ли у меня переломов — уже мучение для меня. К счастью, все обошлось ушибами, даже нос не сломан. Есть подозрения на сотрясение, и врачи перед уходом настоятельно рекомендовали вызвать кого-то из родственников, чтобы присмотрели за мной хотя бы сутки. Но единственным родственником был отец, уже 15 лет живущий в другом конце страны, поэтому я только кивала им, не представляя, к кому бы обратиться. Сосед напротив, оказывается, довольно милый парень, даже и не замечала этого раньше. Он заверил их, что зайдет ко мне обязательно, и с тем я их всех и проводила.

Больше всего на свете мне сейчас были нужны тишина и одиночество. В конце концов, мне хотелось просто сесть на дно душевой кабины и прорыдаться, выпуская все напряжение. Что я и сделала. Плакала, хрипя и подвывая от боли физической и душевной. От глупости своей и мягкотелости, за которую и поплатилась. И от того, что мамы нет так давно рядом и меня некому просто по голове в эту минуту погладить. От того, что я такое недоразумение, не желающая никого в своей жизни и при этом прямо сейчас ощущающая, насколько пусто рядом. От разочарования, что Он, столько недель являясь тем, вокруг кого вращались мои мысли и желания, мелькнув на мгновение в моей жизни, исчез без следа. Выплеснув наружу все, что в диком напряжении скручивало нутро, я почувствовала облегчение. Обезболивающие тоже уже работали вовсю, так что хватит разводить нюни, надо спать, потому что, когда закончится действие обезболивающих, уснуть будет уже проблематично. Проверив еще раз дверь, я доплелась до дивана и отключилась почти мгновенно.

Звук, сверлящий мозг. Бум-бум-бум. Снова зудение, вытягивающее сознание из блаженного покоя, до краев наполненного умиротворяющими красками и запахами, тихим шепотом чего-то, в чем жизнь так насыщена и неоспорима. Через силу разлепляю глаза, чтобы тут же скривиться. Шторы не закрыты, а за окном, оказывается, давно один из ярких осенних дней, и комната полна ослепительного солнечного света, который в нынешнем состоянии причиняет не меньший дискомфорт, чем перемежающиеся звуки дверного звонка и стука. Припомнив в подробностях все вчерашние события, я предполагаю, что причина всей суеты — сосед, пообещавший врачам со «Скорой» присмотреть за мной. Глазка у меня нет, но есть цепочка, и я накидываю ее перед тем как открыть замок. К черту, береженую Бог бережет!

За дверью милого, но навязчивого соседа не обнаруживается, но зато есть пара незнакомых мужиков, один из них в полицейской форме. Я моргаю, уставившись в удостоверение, которое одетый в штатское сунул к самой щели в двери, и медленно начинаю улавливать смысл слов, что они произносят.

— Коломина? Анна Коломина? — слишком громко говорит он.

— Да, — сиплю я, поморщившись, и разглядываю этого шумного типа с явно кавказскими корнями, пока он прячет документ в нагрудный карман.

— Следователь Амиранов. Вам придется проехать с нами! — еще громче и с нажимом произносит он с легким акцентом.

— Послушайте, я дала вчера уже все пояснения и прямо сейчас не в форме для общения с полицией, — пытаюсь избавиться от них я. Вот так и знала, что ничего кроме головной боли не дождусь. — Давайте вы вручите мне повестку, или как у вас там, а я приду в себя и явлюсь.

— Гражданка Коломина, а может, вы не будете учить меня, как следует производить следственные действия! — в тоне молодого мужчины нет и грамма тепла. Мне обидно. Разве не я тут жертва?

— Послушайте, вы что, слепой? Посмотрите на меня! — разражаюсь я. — Похоже на то, что я сейчас в состоянии сейчас куда-то с кем-то проезжать? У меня постельный режим вообще-то!

— Вот уж простите, но не вижу с первого взгляда внешних признаков, способных этому помешать! — язвительно отвечает Амиранов, пройдясь глазами по мне сверху до низу. — Но если вы хотите препятствовать работе следствия, то я могу вызвать ОМОН, и они вынесут вашу дверь и закуют вас в наручники, но вы все равно окажетесь на допросе уже сегодня.

Нет, ну это уже ни в какие ворота не лезет! Он ненормальный, что ли?

— Какого хрена вы несете! — возмущаюсь я и открываю дверь полностью. — Вы, простите, идиот или правда проблемы со зрением? Я здесь пострадавшая! С каких таких пор с жертвами общаются при помощи ОМОНа?

— Оскорбление лица при исполнении выйдет вам боком. И если уж вам интересно, то я вижу, что вы вполне в порядке, гражданка Коломина, а вот про господина Комарова, чей обезображенный труп был найден сегодня ранним утром, того же не скажешь!

— Что-о-о? — совершенно опешила я, теряя голос. — Что значит труп?

— У этого слова только одно значение, насколько мне помнится, — съехидничал полицейский.

— Вы думаете, что я… Да вы в своем уме? Это я жертва нападения, я! И что бы там с этим козлом после не случилось, я сожалеть не собираюсь, уж точно я тут ни при чем!

— На вашем месте я тщательней выбирал бы слова, гражданка Коломина. Каждое из них может быть истолковано отнюдь не в вашу пользу.

— Да к черту тщательность! Эта сволочь домогалась меня, оскорблял, угрожал и даже напал вчера! И после этого я должна быть той, кто должен слова выбирать? — Следователь, на секунду замешкавшись, осматривает меня еще раз, но потом почему-то хмурится.

— Не собираюсь с вами препираться, гражданка Коломина! Вы едете к нам в управление прямо сейчас. Вопрос лишь в том, желаете ли это сделать в пижаме или все же предпочтете приличнее одеться? — в его голосе уже откровенная угроза и нет и намека на сочувствие ко мне.

Я зависаю от обиды и негодования, но четко по его взгляду понимаю, что если стану спорить и скандалить, то сделаю хуже только себе.

— Оставайтесь снаружи! — тыкаю пальцем в следователя и направляюсь в комнату.

— Да ради Бога! — равнодушно соглашается полицейский. — Ровно до тех пор пока не получу ордера на обыск!

Я в совершенном раздрае и жутко зла. Влетаю в комнату, хлопнув дверью и тут же зависаю, увидев свое отражение в здоровенном зеркале шкафа-купе. Разбитые губы, синяки на челюсти и, наверное, под глазами, распухший нос… вот что я по идее должна там обнаружить. Но ничего подобного нет! Просто моя бледная со сна неумытая физиономия с распахнутыми в изумлении глазами. Провожу рукой по лицу и даже жму на переносицу и подбородок. Но ничего! Ни гематом, ни боли, ни счесанной кожи. Отдираю пластырь и смотрю на пальцы, на которых вчера ключи оставили глубокие царапины, и вижу только ровную чистую кожу.

— Что за черт? — бормочу испуганно и шокировано и резкими движениями сдергиваю пижаму. Верчусь перед зеркалом, выворачивая шею и выискивая хоть один темный след или ссадину, но безуспешно.