Эммануэль Арсан - Нея

Что касается следователя Виоля, то он был лишь ограниченным бюрократом. Его мать была немецко-швейцарского происхождения, и потому он говорил по-французски с заметным акцентом. Он, несомненно, с недоверием относился к людям типа отца и мэтра Жарро, и как только адвокат стал присутствовать на моих перекрестных допросах, между ними постоянно происходили довольно резкие стычки. Мэтр Жарро возмущался бесцеремонной манерой следователя и всякий раз сухо указывал на то, что в расследовании преступления только правда заслуживает уважения.

Поскольку я — лицо заинтересованное, странно, что, хотя я и очарована мэтром Жарро и знаю это, я также испытываю симпатию к следователю Виолю, несмотря на свой страх перед ним. Он — достойный меня противник, тогда как с мэтром Жарро все так просто. Сейчас, когда следователь пришел с намерением вызвать меня на беседу, я целую его в обе щеки, как своих родителей. Он берет мою руку, и я смотрю на него широко открытыми глазами с невинным выражением, которое освоила без труда, потому что единственное, что меня волнует, — это как заставить себя думать о моей невиновности и чувствовать, что те, кто задает мне вопросы, тоже в нее верят. Я по желанию могу «включить» или «выключить» его, и это доставляет мне такую радость, как будто купаюсь в розовом свете. Что и им нравится тоже и что делает меня привлекательной.

Но на следователя Виоля ничто не действует. Я напрасно стараюсь смутить его своим пристальным взглядом и полуоткрытым, как если бы мне не хватало дыхания, ртом. Никакого результата, даже если отвечать ему как можно мягче, глядя прямо в глаза, — никакого эффекта. Следователь Виоль невысок: его голова достает мэтру Жарро лишь до плеча. Волосы, чересчур коротко остриженные, расчесаны на косой пробор. Уши, слишком оттопыренные, и костлявое раздражительное лицо напоминают некоторые портреты, виденные мной в Лувре и написанные художниками эпохи Ренессанса: банкиров, например, изображенных рядом с весами и золотыми слитками, или купцов с гофрированными жесткими воротниками. Он никогда не улыбается, однако что-то подсказывает мне, что, если бы удалось «пробиться» сквозь его неприступную внешность, он мог бы оказаться очень добрым и куда более милым, чем мэтр Жарро. Жарро скорее простодушен, чем мил. Он не мог иметь больших затруднений ни в детстве, ни в юности, ни на протяжении всей своей карьеры. Странно, но он напоминает мне Жан-Марка.

Но Жан-Марк еще практически ребенок, а мэтр Жарро — настоящий мужчина, он даже обладает определенным шармом, внешностью, тогда как Жан-Марк сосредоточен на самом себе и излишне скован. Когда Жан-Марк снова увидел меня после «изнасилования», он как-то странно поглядывал на меня; вспомнил, должно быть, о сперме, но ему никогда не приходило в голову, что я могла нарочно организовать все так, чтобы Морис попал в ловушку. Смутное сомнение, должно быть, и возникало где-то в глубине его души, но он не мог определить точно, в отношении чего. Он пытался поговорить со мной об этом, но на протяжении всего расследования я следила за тем, чтобы никогда не оставаться с ним наедине. Когда праздники закончились, он уехал. Во время его проводов на вокзале на лондонский поезд ему удалось воспользоваться возможностью и пробормотать мне прямо в ухо: «Я действительно не понимаю! Извини, это ужасно! Ты думаешь…» Я не позволила ему продолжить. Насколько я понимаю, он закончил. Жан-Марк олицетворяет собой «до». Теперь мне нужно хорошенько поразмышлять над многими другими вещами.

Я должна поработать: нет, «поработать» — не то слово… Я должна себя подготовить. Вот что я чувствую — как бы поточнее объяснить? — я должна подготовить себя для Мориса.

Сейчас я еще не совсем уверена, чего хочу и что ищу, но Морис существует во всех моих мыслях и действиях, в моей фантазии. Я вижу только его, словно маяк, светящийся и ослепляющий.

Так, в ночь после его ареста я ласкаю себя перед сном, вроде бы ничего и не случилось: лежу, застыв, прямо на кровати, ноги мои холодны. Я чувствую, как мне хочется кричать или даже умереть (это не желание смерти на самом деле, а чувство, что смерть, возможно, не так уж далеко), и в то же время моя рука не может оставить в покое влагалище, мой треугольник. Пальчик проскальзывает между наружными губами. Мне бы хотелось оказаться на улице, лаская себя перед взором каждого встречного, и в тот момент, когда я думаю об этом, «каждым встречным» становится Морис.

Я закрываю глаза, чтобы в темноте сделалось еще темнее, и в моем воображении возникает улица, заполненная мужчинами и женщинами. Они останавливаются, чтобы посмотреть, как я ласкаю себя, стоя на углу у входа в здание лицом к ним. И вот спустя мгновение мужчина подходит ближе, и этот мужчина — Морис. Он приближается ко мне, я вижу только его, и он видит только меня и, уже стоя лицом ко мне, медленно освобождает ремень на своих брюках, расстегивает ширинку, чтобы продемонстрировать мне свой возбужденный пенис. Он берет его в руку и приближается, еще ближе, я тоже придвигаюсь к нему, прежде чем соображаю, что он собирается войти в меня. Возможно, в действительности я не хочу, чтобы он овладевал мною; что мне нравится — так это его рука, сжимающая набухший и возбужденный пенис, нацеленный на мое лоно; больше всего я люблю его глаза, опущенные в направлении моего влагалища: его зрачки, кажется накалены добела и, подобно лучам лазера, сфокусированы на кончике моего клитора, этом маленьком бутоне, на который я поспешно нажимаю.

Всякий раз, когда мэтр Жарро приходит навестить меня, я начинаю думать одновременно о Жан-Марке и Морисе. Каждый день он отводит меня к следователю. Мама провожает его до моей комнаты. Он садится на маленький стульчик у платяного шкафа с зеркалом. Я остаюсь лежать на кровати, перелистываю книгу и слушаю его. В беседе со мной он тщательно выбирает интонации, очень добрые и мягкие. Он объясняет мне закон и чего ждет от меня судья, подготавливает меня, а также задает немного вопросов относительно того, что случилось, поскольку он недостаточно хорошо, как ему представляется, информирован. Эти вопросы больше касаются меня и моих чувств. Я уверена, родители убедили его вызвать меня на прямой и подробный разговор. Я знаю, им должно казаться, что я глубоко взволнована происшедшим, а я слишком хорошо понимаю, что мое поведение следует воспринимать как совершенно отличное от прежнего.

Я придумала действительно изумительный трюк, намного более эффективный, чем можно было ожидать. Я сказала Жарро, что со времени «нападения» Мориса я чувствую нечто похожее на жжение между бедрами. Он вспыхивает, когда я говорю об этом, и слишком поспешно произносит:

— Вы рассказывали доктору об этом, Нея?