Дария Беляева - Нортланд

— Итак, — сказал Рейнхард, рассматривая Лизу. — Герр Брандт, вы почти самый необычный человек, которого я знаю.

— Почти? — спросил Отто.

— Обидно? — улыбнулся Маркус. — Ты привык думать, что никого невероятнее тебя нет, правда?

Ханс сказал:

— Однако, мы не об этом, герр Брандт.

— Как вы видите, мы не пришли сюда, чтобы арестовать вас.

— Более того, мы даже не хотим трогать твоих подруг.

— Как вы можете заметить, мы настроены дружелюбно. Это значит, герр Брандт, что вы могли бы…

— Теоретически.

— Да, теоретически, ты мог бы сохранить твою Лизу, твоих друзей, все это, — Маркус кивнул на кукол — Великолепие. Словом, твою жизнь.

Слушать их было странно. По отдельности они казались, по крайней мере до определенной степени, автономными. Сейчас они продолжали фразы друг друга не с помощью безоговорочного понимания. В этом, казалось, вовсе не было близости.

Наоборот, каждый из них был излишним. Собственное "я" Рейнхарда, Ханса или Маркуса в этом диалоге было не так значимо, как "я" их фратрии, их коллективная воля. Это вызывало инстинктивное отвращение, судя по всему, не у одной меня. Отто, Лили и Ивонн тоже скривились, а вот на лице Лизы появилась обида. Она разлила по чашкам чай, с капризным видом поставила их на стол.

— И что мне нужно сделать? — спросил Отто. — Что-то ведь нужно? Вы же не просто так пришли ко мне.

— Ты должен освободить Кирстен Кляйн, — сказал Маркус. На секунду я подумала, что он делает это для Кирстен Кляйн. Но Рейнхард добавил:

— Мы обязательно оценим вашу помощь в соответствующих терминах свободы и возможности.

И я вспомнила, что у Маркуса не может быть ничего своего.

— Зачем вам это? — спросил Отто. Он отодвинулся на стуле подальше, к окну, но, увидев рядом Рейнхарда, сместился влево, где стоял Маркус. Тогда Отто встал и подошел к Лизе.

— Это, герр Брандт, не должно быть вашим делом, — сказал Ханс. — Впрочем, если вас не интересует это маленькое условие…

— Маленькое?

— План мы разработаем вместе, — сказал Рейнхард. — Единой командой, так сказать.

Рейнхард посмотрел на меня, я отвела взгляд.

— Меня интересует, — сказал Отто. — Я просто не понимаю…

Он помолчал, Рейнхард и все остальное терпеливо ждали, пока он что-нибудь скажет. Наконец, Отто закончил:

— Ничего.

Я была с ним абсолютно солидарна.

— Это хорошо, — сказал Ханс.

— Потому что обеспечивает вашу безопасность. Вы всего лишь должны сделать то, что мы просим.

— И что тогда? — спросила Лиза. Они одновременно посмотрели на нее.

— Тогда мы устроим вам бессрочный отъезд из Хильдесхайма, — сказал Рейнхард. — Так далеко, что вы сможете быть уверены, что вас никогда не найдут. Ни типичные розыскные мероприятия, ни своеобразные парапсихологические методы не помогут вашим врагам.

Отто нахмурился. Я не была уверена, что так вообще бывает. Из Нортланда некуда было деться. Но Рейнхард выглядел так уверенно и знал куда больше меня.

— Хорошо, — сказал Отто. — Ладно, хорошо.

Маркус улыбнулся, приобнял Лили и Ивонн, бледных от страха.

— Но для надежности нашего союза, мы заберем твоих подруг. Если ты выполнишь свою часть договора, они вернутся целыми и невредимыми. Если нет — они не вернутся. Если ты будешь недостаточно хорош, вернутся какие-то их части, важные или не очень, смотря каким будет результат твоих стараний.

Отто потер виски. Надолго стало тихо, так что собственное дыхание показалось мне нестерпимо, невежливо шумным.

— Но вы обещаете что потом меня никто не тронет?

— Вы больше не увидите Нортланд.

— То есть, умру?

Ханс покачал головой.

— Нет, лучше, намного лучше и куда надежнее.

Они договорились. Я подумала, что никогда не слышала разговора циничнее. У Рейнхарда и его фратрии были все способы воздействовать на Отто, а он ничего не мог сделать с ними.

Вся его сила не распространялась на существ, которые, в принципе, уже перестали быть людьми. Он не мог заставить их уйти. Это в какой-то мере было даже забавно. Отто был самым драгоценным и опасным человеком в Нортланде, но основной его товар, солдаты, был ему неподвластен.

Решили, что вытаскивать Кирстен Кляйн должен не Отто, потому как он слишком ценен. С другой стороны у самого Отто был другой аргумент: он не собирался никого убивать.

Но он мог заставить другого человека совершить любое преступление. Был такой старый-старый фильм, немой, черно-белый и жуткий. Кажется, он назывался "Кабинет доктора Калигари".

Все мы здесь сомнамбулы, которых можно заставить делать что угодно. Кому-то, впрочем, придется поучаствовать в приведении этой метафоры к суровой реальности.

В конце концов, Отто сказал, что будет думать, как сделать все тихо и безопасно.

— Не надо тихо, — сказал Рейнхард. — Наоборот, пусть шума будет столько, сколько получится, а может даже чуть больше.

— Подумай, — сказал Маркус. — Это представление, спектакль.

— И если вы сумеете грамотно его обставить, ваше имя войдет в историю.

— Я не хочу в историю, — сказал Отто, затем посмотрел в окно, словно бы история поджидала его у подъезда. — Но я подумаю, да. Я очень хорошо подумаю.

Напоследок мы с Ивонн и Лили встали перед Отто, и он заглянул в глаза (и разум) каждой. Я чувствовала себя героиней какого-то приключенческого романа, мы были похожи на тайное общество с его странными, против воли сближающими ритуалами и опасными секретами.

— Вот, — сказал Отто. — Теперь никто не узнает об этом разговоре.

— Но вы, — он кивнул на солдат. — Можете сказать.

И я поняла, что это значит. Это значит, что я не могу.

— Девушек мы забираем с собой, — сказал Маркус. Я заметила, что с Лили он обходится бережнее, чем с Ивонн. Они все помнят. Впрочем, для Ивонн это могла быть и плохая новость. Я окончательно уверилась в призрачности своего участия в этой истории, однако Рейнхард, выходя, схватил меня под руку. Я обернулась и увидела, что Лиза смотрит вслед солдатам не только со злостью, а с какой-то завистью или, может быть, тоской.

Они должны были существовать вместе. Не жить вместе, быть может даже не испытывать друг к другу что-то особое, вполне вероятно, что они не нуждались больше ни в любви, ни в принятии. Но сама форма их существования подразумевала совместность. Или лучше сказать совмещенность.

Она нуждалась в них или в других таких же. Таковы были особенности их вида. Выживают ли пчелы или муравьи по одиночке? Какой-нибудь придирчивый энтомолог, наверняка, сказал бы, что существуют виды пчел, которые предпочитают одиночество. Однако, моя метафора простиралась скорее в сторону ульев и муравейников, а также их обитателей.

Одинокая пчела — не пчела. Она теряет свою самость, заключенную во всесильном "мы". Для меня сама мысль об этом была жуткой, но, возможно, такой же чудовищной казалась, к примеру, Рейнхарду идея бесконечного в своем одиночестве, пустого Эго.