Елена Граменицкая - Спасибо за Вечность

— Как твой Димон поживает? — выруливая со стоянки, как бы, между прочим, спросил Денис.

Валерия изогнула в недоумении бровь.

«Вроде моя очередь сейчас спрашивать?»

— Ден, не задавай дежурных вопросов. Было интересно, позвонил бы другу. Хоть и бывшему.

— Ага, и нарвался бы на пару цветистых фраз. Ты же у Лерки моей не попросила прощения. Побоялась.

«Немыслимая удача, фарт, когда у жены и любовницы одинаковые имена. Ты прав, сначала я не посмела каяться. До последнего стояла на лжи, уверяя всех и вся, что между нами ничего не было, пытаясь вытащить твою задницу из пекла. Спасала вашу дружбу с Димычем, не догадываясь, что за противоположной линией фронта ты, рассчитывая на явку с повинной, сдал меня с потрохами. Позднее, измученная непрекращающимися нападками совести, решилась на письменное признание. Отправила на старый почтовый адрес твоей жены пару фраз, где просила прощение за собственную глупость и за преступную любовь. Отправила на волю судьбы. Дошло ли — не знаю».

— А что Валерия Викторовна? — настал черед следующего протокольного вопроса.

Лицо Дениса перекосила гримаса, мимолетным облачком омрачила солнечный небосвод и, испугавшись нежелательных последствий, исчезла.

— Валерия в очередной командировке.

«О! Как я сразу не догадалась. С чего бы ты так расхрабрился?»

— Отставить поскудную теорию! Ты много не знаешь.

Лера вздрогнула от неожиданного выпада, совершенно забыв, что Ден обладал странным даром слушать ее мысли. Читка вербальных признаков не в счет, он вибрировал на ее волне и угадывал скрытое от чужих глаз.

— Не знаешь, лучше спишь, сам меня учил.

— Правильно, школяр, возьми с полки пирожок!

Отвернувшись от дороги, обласкал Валерию теплым и нежным взглядом.

Она ответила на его призыв и с грустью улыбнулась.

«Никогда не расскажу тебе, что Дима часто вспоминает нашу последнюю поездку в Татры. Не называя имен, не отвлекаясь на подробности, рассказывает, как было весело, а главное дешево…»

— А помнишь, как Димыч впервые встал на мой сноуборд? И перепахал носом весь склон?

Валерия промолчала, не сводя удивленных глаз с водителя.

«Опять догадался!»

Тот же зараз скинул с плеч лет пятнадцать, превратился в бесшабашного юнца — экстремала, который млел, слушая ее восхищенные возгласы жестким стилем катания и замысловатыми снежными кульбитами.

Петушился, стараясь вызвать всеобщий восторг.

— Не забывай, это именно я поставил тебя на лыжи, Веницкая. В том самом лохматом году!

— И так удачно, что до сих пор отстегнуть их не могу. Каждую зиму в горы тянет.

Денис продолжал загибать пальцы.

— Хороший вкус тебе привил. Вспомню, как одевалась, зубы сводит. Яки мышь серая!

— И за это спасибо, друг сердешный!

— Как ни крути, я создал тебя, из березовой болванки выстругал. Под себя готовил.

— Да, папа Карло, именно так, под себя и положил. А может, предпочитаешь именоваться Пигмалином? Только скажи! Мне раз плюнуть!

— Все шутишь, Галатея ты моя доморощенная?

Валерия предусмотрительно промолчала.

Денис продолжал.

— Классно было. Посиделки на вашей кухне, песни под гитару, ни капли амбиций, ни грамма снобизма. Есть, о чем вспомнить на старости, — резюмировал, тяжело вздохнув, и нахмурился, возвращаясь к пятидесятилетнему рубежу.

— Это уже никогда не повторится, — ответила Лера и осеклась.

— Помнишь, я просил избегать категоричности в суждениях. «Всегда и никогда» — слова — провокаторы. Скажи мужчине — «Я буду всегда любить тебя, и никогда не забуду» — считай, что уже завтра его не будет рядом.

— Это доказано жизнью. Не утруждай себя повторением пройденного материала.

Немного помолчала и добавила.

— Прости.

— За что?

— Случайно сглупила.

— Сама знаешь, что ничего не бывает случайно. Расскажи лучше, как ты жила все эти годы? «Ты расскажи мне, как жила, что ты творила без меня, милая моя»? — голос его дрогнул, понизился до хрипа, пародируя известный хит Метова.

— По-разному, дорогой. Надо подготовить основные тезисы, чтобы не отнять драгоценное время на исповедь.

Лицо Дениса болезненно дернулось, он отвернулся, делая вид, что увлекся перестроением в другой ряд.

В мчавшейся по Ленинградскому шоссе машине разлилась вынужденная тишина.

«Разве тебе, самовлюбленному цинику, будет интересно разделить мою ложу в чистилище? Разве будет полезно узнать, как я методично убивала любовь к тебе. Наивная овца, породнившаяся с пустотой, на исходе первого года, почти захлебнулась в бокале с вином, на второй год, лечила подобное подобным, озлобившаяся и разочарованная попытками изжить боль новой болью. Гомеопатия для влюбленных идиотов не оправдала надежд.

Как, заблудившись в сети в поиске спасения, опускалась все ниже. Кружила по спирали, словно падший лист.

Достигнув дна, на исходе пятого года, обмоталась водорослями и зарылась с головой в вонючий ил. Млела в тепле, наслаждалась собственной никчемностью. И лишь мелькавший на поверхности солнечный луч заставил полуразложившегося тритона, поднять глаза и шевельнуть хвостом. Всплыть на поверхность.

В начале следующего года, я написала первый роман, посвятив его тебе. В канун следующего Рождества закончила второй, где намеренно убивала твой прототип. Через год вышло окончание трилогии, где уже не было ни одного намека на твое существование.

Ремиссия затянулась, как и раны на сердце.

Я почти излечилась. Научилась жить в мире с Димычем и в том же мире без тебя. Не бояться твоей Нелюбви.

И вот уже два года ни одного срыва…»

— Прости меня, Лер. Я не мог тогда поступить по-другому. Нельзя ампутировать конечность пилочкой для ногтей…

— Я знаю.

«У меня получилось. Главное, не трусить и проявить настойчивость».

— Если это хоть как-то успокоит тебя, добавлю, что жизнь перестала приносить кофе в постель, точнее сказать, пару раз без предупреждения окатила кипятком.

— Ты считаешь меня настолько жестокой, чтобы радоваться?

— Нет, дружок! Скорее экзальтированной и наивной простушкой, бегущей от реальности. Тебе бы родиться в прошлом веке, вести дневник, украшенный розочками, раздавать негодяям пощечины и обиженно дуть щечки.

— Денис, замолчи, а то укушу, — хохотнув, Лера толкнула его в плечо.

Перехватив ее руку, он быстро прижал к губам, оставляя на коже ожог от поцелуя.

— Вот уже битый час, как мечтаю об этом. Укуси побольнее!

«А самое смешное, милый, что я бежала от любви, словно обезумевшая белка, не понимая, что вырваться из замкнутого круга невозможно. Сияние Вечности — так называется эта болезнь, дарованная свыше. Все остальные недуги от нервов, и лишь один для удовольствия. Позволю облагородить пошлый афоризм. С болезнью проще смириться, приспособиться. Как люди живут без глаз, оценивая мир на ощупь и слух? Как люди живут без слов, объясняясь в чувствах жестами? Как безногие калеки танцуют вальс, взявшись за руки? Так и счастливцы с ампутированной половинкой сердца радуются за обоих…»