Ульяна Соболева - Одержимость

— Давай…отсоси. Я не в душ пришёл, — сказал он на иврите и сжал мои волосы.

И он силой толкнул меня на колени.

— Время пошло. Начинай.

Я медленно расстегнула его ширинку, поглядывая на него из-под ресниц, он поглаживал мои волосы и закрыл глаза. Я же протянула руку к его пиджаку, брошенному на пол, и осторожно достала шариковую ручку из кармана. Когда мои пальцы грубо сжали его яйца, он охнул и в тот же момент, наверняка, почувствовал дикую боль — острие ручки впилось ему в пах.

— Ну что, Ассулин? Не узнал? Жаль…как жаль. Только попробуй дёрнутся и твои яйца превратятся в яичницу. Только попробуй! Сейчас помнишь меня? А? Помнишь…Куклу? Помнишь пакет который отдал мне в Яфо? В порту?

Он тяжело дышал, судорожно сжал простыни. Не издал ни звука.

— Чего ты хочешь?

Чего я хочу? Чтобы ты падаль свёл меня со своим партнёром и помог выбраться из этого дерьма. Вот чего я хочу. Я так ему об этом и сказала. Иначе копия диска прямо сегодня ляжет на стол главного следователя полиции Тель Авива, а тот найдёт ей применение. Ассулин долго молчал, потом потребовал дать ему сотовый. Шариковая ручка все ещё впивалась в его сморщенную мошонку, пока он разговаривал с кем-то из своих.

— Убери это. Давай спокойно поговорим. Ты ведь не хочешь меня убивать, а хочешь договориться. Так вот — я не могу разговаривать, когда ты держишь меня за яйца.

Его голос слегка дрожал, и я убрала руку от его паха. Он тут же застегнул штаны и встал с постели. Глубоко вздохнул и пригладил волосы. Он нервничал. Наверняка лихорадочно прикидывал — представляю ли я реальную опасность или нет.

— Не задавай много вопросов, Ассулин. Просто вытащи меня отсюда, и забудем об этом. Просто дай уйти.

Он дрожащими пальцами достал пачку сигарет и закурил. Не ожидал. Наверняка ему обещали, что никто из той операции в живых не остался. Никто кроме меня. Да и есть ли я?

Прошёлся вдоль комнаты, посмотрел в окно. Принимает решение. Значит не уверен, что я блефую. Значит боится.

— Сейчас за мной приедет мой водитель, а потом подумаем, куда тебя деть. Как ты здесь оказалась, Буба?

Я усмехнулась. Как? Как смогла, так и оказалась.

Оливковые глаза марокканца сверлили меня насквозь, он был зол. Дьявольски зол и напуган. Уверенна, что уже завтра от владельца этого заведения останутся одни воспоминания — его с дерьмом смешают. А вот я? Я реальная проблема. Он не знал, блефую ли я насчёт диска. Впрочем, как и я не знала, что на нем. Но могла предполагать. Раз из-за него убили как минимум пятнадцать человек. Если этим делом занималась я — то здесь замешана госбезопасность. Так что неприятности у адона*1 Ассулина могут быть конкретные, похлеще, чем оторванные яйца. И мне он этого тоже не простит. Такие не прощают. Вернёт сдачи. Ничего — я готова.

Ровно через полчаса мы вышли из трёхэтажного здания, и я полной грудью вдохнула горячий воздух раскалённого города. Август — самый жаркий месяц в Израиле. Асулин на меня не смотрел, он закурил еще одну сигарету и кивнул мне на машину. Я залезла на заднее сиденье и нервно усмехнулась. Значит, на диске было нечто, что могло его «свалить», если я так быстро вышла отсюда. Так что козыри все ещё у меня в руках. Теперь я лихорадочно думала о том, как попасть в камеру хранения на тахане мерказит*2 в Тель Авиве. Там спрятана моя кредитка и новые документы, а потом я затаюсь. Сниму квартиру где-нибудь в Бней Браке и затеряюсь среди досов*3. Перевоплощаться я умею. Потом…Пофиг, что потом. Я никогда не думала о завтрашнем дне — у меня есть только сегодня. Завтра вполне может не быть, если Призрак найдёт меня, а он всегда дышит мне в затылок. Отстаёт всего на шаг. И очень скоро поравняется со мной. Вот тогда я умру. Неужели зря убегала так далеко, пряталась? Мне бы до камеры хранения добраться, флэшку достать и передать кому нужно, может прикроют тогда мой зад и то сомнительно. Хотя, это всё, что у меня осталось. Маленькая ерундовина с такой бомбой внутри, после которой полетит очень много голов. Я припрятала. Знала, что будет такой момент. Ради этого и пёрла в эту пустыню, с бедуинами и несчастными тупыми шлюхами, которые сдохнут здесь от наркоты или побоев.

«БМВ» с затемнёнными стёклами быстро мчалось по улицам Тель-Авива. Я не знала, куда. Но Ассулину хоть и не доверяла, чувствовала, что он не посмеет меня убить. Не знает, насколько я блефую. Так что у меня есть время.

Но я ошибалась, недооценила противника. Моя ошибка. Меня учили предвидеть наперёд, а я устала. Притормозила. Выдохлась за несколько недель безумной гонки.

Меня завезли на окраину Тель-Авива, за парк «А Яркон». Среди недели, ночью, там почти никого нет. Ни живой души. Могла бы насторожиться, а я лишь боролось с усталостью и сном. Машина резко притормозила, и Ассулин обернулся ко мне:

— Выходи, сука. Вот теперь поговорим.

И прежде чем я успела что-то сказать дверца «БМВ» распахнулась, и чьи-то руки вытащили меня наружу.

Вначале меня били. Методично, ногами в живот и под ребра. Их было человек пять, не считая самого марокканца. Ассулин громко кричал, чтоб по лицу не попали. И это давало надежду — значит не убьют. Значит, просто мстит падаль за то, что осмелилась, «опускает», как говорят по-нашему. Меня распластали на капоте машины, содрали трусы, раздвинули ноги, придавливая к горячему металлу. Я закрыла глаза и стиснула челюсти. Я знала, что сейчас будет.

Ассулин первым вогнал в меня свой короткий толстый член. Я старалась ровно дышать, не кричать и не стонать, справляться болью и приступами паники. Я выживу. От этого не умирают. Тихо…Мири…тихо…

Они насиловали меня по очереди. Впятером. Били и снова трахали, разными способами. Я сломала ногти до мяса, счесала колени и ладони, когда они швыряли меня на асфальт, на колени, перед их расстёгнутыми ширинками. Я не сопротивлялась. Если начну, то меня покалечат. Просто закусить губы и терпеть. Отстранится от реальности. Не думай, Мири. Ни о чем не думай. Я слышала их стоны, звериное сопение, рычание и маты, всю ту грязь, что они выливали на меня и старалась не думать ни о чем. Потом. Эти раны я залижу потом. Сейчас только выжить. Любой ценой. Мне казалось, что это никогда не кончится, минуты стали столетиями, боль слилась в одну яркую ослепительную точку и жгла все тело.

Когда они закончили, я сползла с капота и упала на колени. Ноги подгибались и дрожали. Невыносимо болели скулы. Мысленно, как автомат, я прислушивалась к собственным ощущениям. Я цела. Внутренних повреждений нет. Меня затошнило, и я вырвала прямо на асфальт. Запах рвоты и их спермы снова скрутил пополам. Болели ребра. Болело все. Я не могла встать. Меня подняли под руки. Ассулин подошёл ко мне, выпустил дым мне в лицо, он усмехался, но глаза оставались холодными, царапающими: