Энн Райс - Принц Лестат

А вместе с этой чарующей музыкой до меня долетел и гул воды – журчащей быстрой реки – и смех Тех, Кто Пьет Кровь. Смех Сиврейн. Смех моей матери. Я ощущал аромат воды, аромат солнца, зеленых трав под водой. Почему-то свежесть и сладость вод слились у меня в голове со вкусом сытной, богатой крови, затопившей недавно мой рот и мой мозг. Я буквально видел, как музыка золочеными лентами струится по воздуху.

Я вышел к просторной ярко освещенной пещере, где располагалась купальня.

Неровные своды и стены покрывала сверкающая мозаика – крохотные кусочки золота, серебра, алого мрамора, малахита, ляпис-лазури и блестящего обсидиана вперемешку с кусочками цветного стекла. В бронзовых подставках горели свечи.

Струи двух небольших водопадов плясали, наполняя вырезанный в толще камня вместительный водоем.

Купальщицы стояли в воде, сбившись все вместе под мягким искрящимся потоком, одни обнаженные, другие в туниках, ставших прозрачными от воды. Лица сияют, намокшие волосы извиваются, спадают на плечи длинными лентами тьмы. А в дальнем левом углу сидели певцы – три облаченных во все белое юных вампира, должно быть, приобщенных к Крови в раннем отрочестве. Все трое пели ангельскими сопрано – кастраты, созданные Кровью.

Это дивное видение заворожило меня. Купальщицы поманили меня к воде.

Певцы пели самозабвенно, как слепые, не ведающие, что происходит вокруг. Однако слепы они не были – каждый перебирал струны маленькой и старинной греческой лиры.

В купальне было тепло и влажно. В отблесках лучей даже свет здесь казался золотым.

Я двинулся вперед, на ходу срывая с себя одежду, и вот уже присоединился ко всем остальным в свежей, благоуханной воде. Женщины принялись поливать меня водой из окаймленных розовым морских раковин. А сам я снова и снова плескал воду себе на лицо.

Алессандра, обнаженная, танцевала, подняв обе руки вверх, и подпевала мальчишеским сопрано, хотя и по-французски, слова собственного сочинения. Сиврейн поцеловала меня в губы. Тело ее в потоках воды казалось пугающе бледным и твердым, точно мрамор.

Высокие, безудержные, но безупречно исполняемые ноты пронзали, парализовывали, приковывали меня к ней. Стоя в прохладной воде, я закрыл глаза и подумал: «Запомни этот миг навсегда. Помни – какие бы муки и страхи ни таились в засаде за дверью». Все это – трепет струн и голоса, сплетающиеся друг с другом, точно гибкие виноградные лозы, вздымающиеся к высотам, кои не в силах постичь логичный и исполненный страха разум, а потом медленно понижающиеся вновь в единой гармонии.

Я посмотрел на них, на этих поющих мальчиков, через сверкающие струи воды. Круглые лица, короткие светлые кудри. Мальчики чуточку покачивались в такт музыке. Сейчас они видели только ее, музыку – не нас, не это место, не это время.

Каково это – быть певцом во Крови, музыкантом, одержимым одним делом, одной страстью, что несет тебя через века? Значит ли это – всегда быть счастливым, как, судя по виду, счастливы эти юные создания?

Позже, облачившись в чистую одежду, предоставленную хозяйкой дома, я вступил в длинный, тонущий в тенях чертог, где сидели Гремт и Рэймонд Галлант. Вместе с ними был и незнакомый мне вампир – судя по всему, не уступающий древностью Сиврейн. И другие призраки, столь же искусно воплотившиеся в физические тела, как и Гремт с Рэймондом.

Зрелище это повергло меня в восторг, но к восторгу примешивалась и усталость. Упоительная усталость.

Я замер у порога. Один из призраков поднялся мне навстречу и жестом предложил немного подождать.

Призрак двинулся ко мне, и я попятился обратно в коридор – не столько из страха, сколько из переполнявшей меня неопределенности. Я знал свое место по отношению к любому смертному на планете – знал, чего можно ждать от встречи с любым вампиром. Но даже отдаленно не представлял себе, с чем сталкиваюсь, стоя лицом к лицу с призраком, создавшим себе материальное тело.

Он стоял предо мной и улыбался. Свет, льющийся из неярко освещенной залы, играл на его лице – весьма примечательном самом по себе. Гладкий лоб, греческие черты, длинные пепельно-светлые волосы.

Он был облачен в длинную черную рясу простого покроя – самую настоящую одежду, из настоящего шелка. Однако кожа у него была неестественного происхождение, о нет, и внутренние органы тоже – чудесно воспроизведенные, но не настоящие. И кто знал, что за душа взирала на меня сквозь добродушные и дружелюбные глаза?

Я снова вдруг остро ощутил, что эти духи и призраки, облаченные в сотворенные ими же самими тела, по сути, совершенно такие же, как мы. Души, облеченные в плоть – как и мы.

– Я долго ждал, когда смогу попросить у тебя прощения за все, что сделал с тобой, – промолвил он по-французски. – Я неизменно надеялся и молился, что в конце концов ты будешь рад, рад тому, что до сих пор живешь и дышишь, как бы тяжко тебе ни пришлось на Пути Дьявола.

Я промолчал, лихорадочно стараясь сообразить, что это все может значить. К тому же меня крайне изумляло, что призрак способен говорить так отчетливо и таким глубоким, совершенно человеческим голосом. Казалось, этот голос и впрямь исходит от его связок. Превосходная иллюзия!

Стоя лицом к лицу со мной, он улыбнулся, а потом взял обе мои руки в свои.

– О, если бы только у нас было побольше времени! Если бы у меня было время ответить на все твои неизбежные вопросы, время пробудить в тебе гнев.

Мягкие пыльные пальцы. Теплые, точно пальцы обычного человека.

– Какой еще гнев? – спросил я.

– Я Магнус, тот, кто создал, а потом бросил тебя. И мне никогда не избыть своей вины.

Я слышал – но не верил. Не верил, что такое возможно. Душа моя – человеческая ее часть – отказывалась верить. И все же я знал: это существо не лжет. Сейчас не время для лжи. А это существо – создание, сущность, как ни назови – оно сказало правду.

Не знаю, сколько времени прошло, пока мы стояли вот так.

– Не суди меня по тому, что видишь сейчас, – сказал он. – Ибо призрак может создать тебе идеальное тело, какого никогда не дарила ему природа – ровно так я и поступил. Призраки в этом мире многому научились с течением лет, особенно же за последние пару веков. Теперь мое тело похоже на твое – сильное, красивое, пропорциональное, и я сделал себе твои глаза, твои сияющие синие глаза. Но все же я прошу прощения за то, что привел тебя в это царство, что нынче мы делим с вами.

В коридоре вдруг повеяло холодом.

Кожу мне начало покалывать. Я весь дрожал. В ушах гремел стук сердца.

– Что ж, как ты и сказал – о, если бы у нас только было время, – ответил я наконец. – Но его-то у нас сейчас и нет. Рассвет уже близок. – Каждое слово давалось мне с огромным усилием. – Я не могу остаться сейчас с тобой.