Али-Баба и сорок разбойниц

— Какое счастье, моя любимая матушка! Как я рад твоим словам… Теперь я приведу сюда Суфию, и сердца наши возрадуются…

— Приводи, мой мальчик. Я буду ждать твою избранницу с нетерпением.

Али-Баба смотрел вслед матери, и на глаза его навернулись слезы. «Как же счастлив мой сегодняшний день! Я нашел любимую, мать моя понимает меня… О, не может быть в жизни человека большего счастья!»

Конечно, еще не знал Али-Баба, что большим счастьем может быть рождение любимого малыша… Но торжествующая песнь звучала сейчас в душе юноши и наполняла мир вокруг удивительными красками и значением.

И потому не сразу заметил Али-Баба, что в уютном дворике он уже не один. Не скрипнула дверца в дувале, не зашуршали подошвы башмачков по камням. Даже воздух не колыхнулся в тот миг, когда у родничка, шепчущего во дворе свою тихую песнь, появилась Лайла.

Да-да, та самая Лайла, о появлении которой на пороге своего дома Али-Баба раньше и мечтать не смел. Та самая Лайла, за один благосклонный взгляд которой Али-Баба раньше готов был отдать мешок с золотом… Та самая Лайла, которую раньше Али-Баба называл единственной женщиной в мире.

— Здравствуй, прекрасный мой Али-Баба! Да будет счастлив каждый миг твоей жизни! Да наполнится душа твоя спокойствием и любовью!

Али-Баба резко обернулся на звук ее голоса, и в глазах у него потемнело. «О Аллах, она!.. Что же делать мне? Куда бежать? Как спастись?»

Должно быть, что-то в лице или движениях юноши показало Лайле, что тот вовсе не рад ее появлению. О, это вовсе не входило в планы коварной джиннии. Ибо она уже прекрасно чувствовала, что тают ее силы, чувствовала, что живительные ручейки счастья, которые, пусть и помимо своей воли, отдавали ей души мужчин и женщин этого города, стали иссякать. «О покровитель всех черных сил! — уже не раз восклицала она. — Еще день, и я просто упаду без чувств… Или улечу сиреневым облачком, превратившись лишь в воспоминание…»

Но пока еще сил у нее хватало. Ибо слезы, которые лила девчонка по имени Айше, питали коварную дьяволицу. Но этого было совсем мало… Ей же нужны были жизненные силы мужчины, любого, но лучше такого, как Али-Баба. Ибо он полон энергии, молод и ах как хорош на ложе. Вот потому она и вернулась к юноше.

— Ну что же ты молчишь, достойный купец? Разве не рад ты видеть меня в своем доме? Разве не поет сейчас твоя душа от счастья? Ведь я сама пришла к тебе…

— Да сохранит тебя Аллах на долгие годы, красавица! — не очень уверенно пробормотал Али-Баба. И удивился, почему вдруг исказилось лицо его прекрасной гостьи.

— Ну вот, — Лайла нашла в себе силы улыбнуться весело и нежно. — Так гораздо лучше… Теперь пригласи меня отведать сладких пирожков и шербета… услади меня беседой… А я отвечу тебе ласками, которых ты так жаждешь…

Должно быть, изумление Али-Бабы было столь велико, что он, словно послушный малыш, начал выполнять все распоряжения своей гостьи.

Вот появился деревянный столик, украшенный богатой резьбой. Вот его не стало видно под блюдом с пирожками, кувшином с шербетом, еще одним блюдом, теперь уже с фруктами. Али-Баба суетился, как гостеприимная хозяйка, сам удивляясь при этом своим действиям. «Почему я все это делаю, Аллах всемилостивый? Почему не прогоню это порождение Иблиса Проклятого? Почему покорно слушаю каждое ее слово?»

Али-Баба искал, но не находил ответов на эти вопросы. И потом спасительная мысль посетила его разум. «Так, быть может, это она заставляет меня делать все это? Заставляет сейчас, значит, принуждала и в прошлом? Быть может, потому я и не мог думать ни о чем, кроме выбора подарков для нее, может быть, потому и считал минуты до сладостного мига соединения?!»

Словно подслушав мысли Али-Бабы, коварная Лайла встала и (о Аллах, да разве мог кто-либо представить такое еще три дня назад?) стала помогать Али-Бабе. Она как будто случайно касалась его рук, задевала краешком тончайшего газового платка его щеку, склонялась так, чтобы он мог уловить запах ее благовоний.

«Она околдовывает меня! Она вновь пытается завлечь меня в свои сети! Ну что ж, я поддамся, уже зная, кто передо мной… И посмотрю, как теперь будет сильна твоя магия, о коварная дочь зла! Посмотрю, как долго сможешь ты ломать мою волю…»

Это была уже не спасительная мысль. Теперь Али-Баба пытался оправдаться перед своей совестью, прекрасно понимая, что он вновь становится игрушкой в руках сил, каким не может сопротивляться ни один смертный.

Лайла пригубила шербет, съела пирожок… Потянулась за персиком… Все это время она о чем-то вполголоса рассказывала. Али-Баба старался не прислушиваться, понимая, что ни одно слово гостьи не может быть правдивым: ни ее рассказ о приключениях ее деда, который сопровождал по Великому шелковому пути десятки караванов, ни повествование о ее отце, который был славным стражником и переловил на своем веку множество разбойников. Лишь в этот миг Али-Баба слегка проявил интерес к рассказу джиннии.

— Как интересно! Ты говоришь, что твой уважаемый отец ловил разбойников?

— Да, мой Али… Ловил и сопровождал их в зиндан… Или на суд правителя. Мой отец был очень сильным и смелым… О, он не боялся в этом мире, должно быть, никого и ничего — ни человека, ни зверя, ни урагана.

«О Аллах, вот это чистая правда! Ибо как может бояться человека или зверя повелитель всех черных сил мира, враг всего сущего, сам Иблис Проклятый? Как все же удивительно! Ведь сейчас Лайла не произнесла ни слова лжи, не сказав при этом и ни слова правды…»

— А не знаешь ли ты, прекраснейшая, не ловил ли твой уважаемый отец разбойников в наших горах? Должно быть, он рассказывал тебе об этом?

Лайла ответила совсем безразлично.

— Быть может, и ловил, но я не припомню этого в его рассказах.

— А не рассказывал ли тебе твой уважаемый отец, о звезда моя, о пещерах с сокровищами? Об этом говорил весь базар. Должно быть, твой достойнейший отец тоже искал эти пещеры.

— Увы, Али-Баба, мне были не очень интересны рассказы отца… Потому я и не помню ни слова ни о разбойниках в наших горах, ни о каких-то глупых пещерах…

О, Лайлу сейчас мучили совсем иные мысли, и потому она вовсе не думала о том, почему вдруг Али-Баба заинтересовался пещерами, сокровищами… Она была обеспокоена тем, что он вдруг перестал быть послушен ей, как раньше, что проявлял интерес вообще к чему-то в этом мире, а вовсе не к ней. И Лайла, собравшись с силами, чуть усилила нажим на волю Али-Бабы.

В глазах юноши погас огонь интереса, плечи его опустились, а уста произнесли наконец ту фразу, которую Лайла уже устала ждать.

— Так, быть может, мы воздадим хвалу нашей любви, прекраснейшая?