Сильвия Дэй - Отраженная в тебе

На папу произвело впечатление наличие в городе пунктов неотложной помощи, и очень, как и мне в свое время, понравились конные полицейские патрули. Мы прокатились в запряженной лошадьми коляске по Центральному парку, отважно спустились в метро. Я показала ему Рокфеллер-центр, «Мейсиз» и Кроссфайр, насчет которого он заметил, что это здание производит впечатление даже притом, что находится по соседству с другими не менее впечатляющими строениями. Но в основном мы просто гуляли. Не ставили перед собой особых задач, а ходили, болтали, радовались тому, что мы вместе.

Я наконец услышала, как он познакомился с мамой. У ее маленькой спортивной машины спустилась шина, и она обратилась в автомастерскую, где он тогда работал. Их история напомнила мне старый хит Билли Джоэла «Uptown Girl», о чем я ему и сказала. Папа рассмеялся и заметил, что это была одна из любимейших его песен. А еще признался, что до сих пор помнит, как она вылезла из-за руля своей маленькой дорогущей тачки и перевернула весь его мир. Она была прекраснее всех и всего, что он видел до того и после… пока не появилась я.

— Ты в обиде на нее, папа?

— Я свыкся. — Он обнял меня за плечи. — Меня всегда задевало то, что, когда ты появилась на свет, она отказалась дать тебе мою фамилию. Ну а насчет денег и всего такого я ее понимаю. Ясно же, что я не мог сделать ее счастливой надолго, да и она знала себя достаточно хорошо, чтобы не осознавать этого.

Я кивнула, в чем-то жалея нас всех.

— И на самом деле, — вздохнул он и на миг прижался щекой к моей макушке, — хотя мне очень хотелось бы иметь возможность обеспечить тебя всем тем, чем обеспечивали ее мужья, я просто радуюсь тому, что у тебя это есть. Не такой я гордец, чтобы не признать: это ее решения сделали твою жизнь несравненно лучше. Да и меня случившееся не выбило из колеи. Я живу своей счастливой жизнью, и у меня есть дочка, которой я чертовски горжусь. И считаю себя настоящим богачом, потому что в мире нет ничего такого, что бы я хотел, но не имел.

Остановившись, я крепко обняла его:

— Я люблю тебя, папочка. Я так счастлива, что ты у меня есть.

Его руки замкнули меня в кольцо, и мне подумалось, что, быть может, в конечном счете и у меня все будет нормально. Ведь живут же и отец, и мать полноценной жизнью без тех, кого они любят.

Наверное, я тоже смогу.

Но когда отец уехал, я впала в отчаяние. Несколько следующих дней слились воедино. Каждый день я твердила себе, что никакого контакта с Гидеоном не жду, но, ложась в постель, не могла заснуть, переживая из-за того, что еще один день прошел без словечка от него.

Это не ускользнуло от внимания окружавших меня людей и встревожило их, что я почувствовала хотя бы по чрезмерной заботливости, проявленной Стивеном и Марком за ланчем в среду. Мы обедали в мексиканском ресторане, где работала Шауна, и вся эта троица изо всех сил старалась отвлечь и развеселить меня. Я и сама старалась отвлечься, потому что мне нравилось их общество и огорчала тревога, которую я видела в их глазах, но внутри у меня оставалась пустота, которую ничто не могло заполнить, не говоря уж о такой мелочи, как беспокойство, связанное с расследованием смерти Натана.

Мама звонила мне ежедневно, спрашивая, связывалась ли со мной снова (чего не было) полиция, и информируя меня обо всех встречах полиции с ней или Стэнтоном.

Меня беспокоило то, что они упорно кружили вокруг Стэнтона, но я убеждала себя, что, поскольку мой отчим явно невиновен, они всё едино ничего не нароют. По правде… я вообще сомневалась, смогут ли они что-либо выяснить. Вне всякого сомнения, это было убийство, иначе никто не стал бы затевать расследование. Но Натан только появился в городе, связи его известны не были, и мало ли кто мог захотеть убить его.

Другое дело, что я не могла отделаться от засевшего в подсознании подозрения, что за этим мог стоять Гидеон. А потому мне было еще труднее забыть о нем, ведь я и сама, еще девочкой, долгое время желала Натану смерти. Желала ему таких же страданий, каким он годами подвергал меня. Из-за него я лишилась не только девственности, но и невинности в более широком смысле. Потеряла чувство собственного достоинства и самоуважение. А под конец потеряла еще и ребенка, когда, по сути, еще сама была ребенком.

Я ощущала каждую минуту каждого прожитого дня. Заставляла себя ходить к Паркеру на крав-мага, смотреть телевизор, улыбаться и смеяться, когда это следовало делать, особенно рядом с Кэри, и вставать по утрам навстречу новому, такому же дню. И старалась игнорировать тот факт, что внутри у меня все омертвело. Самым ярким ощущением оставалась пульсирующая во мне непреходящая боль. Я похудела и, хотя много спала, не чувствовала себя отдохнувшей.

В четверг, на шестой день после расставания, я отправила секретарше доктора Петерсена послание, известив ее о том, что наших совместных с Гидеоном визитов больше не будет. В тот же вечер Клэнси подвез меня к дому Гидеона, и я оставила у консьержа в запечатанном конверте ключ от его апартаментов и подаренное им кольцо. Записки не приложила, потому что все уже было сказано.

В пятницу у нас появился новый помощник одного из младших менеджеров, и Марк попросил меня помочь ему освоиться в офисе. Новичка звали Уилл, и он сразу мне понравился. У него были темные курчавые, но коротко подстриженные волосы и длинные бакенбарды, а очки в квадратной оправе придавали ему легкомысленный вид. Вместо кофе он пил лимонад и продолжал встречаться с девушкой, с которой сошелся еще в школе. Большую часть утра я показывала ему, что к чему.

— Вижу, тебе тут нравится, — заметил он.

— Слабо сказано, — улыбнулась я.

Уилл улыбнулся в ответ:

— Очень рад. Поначалу я не был уверен: в тебе как-то не чувствовалось энтузиазма, хотя ты и говорила хорошие слова.

— Моя вина. Но у меня случился крутой облом… — Я попыталась пожать плечами. — Короче, мне очень трудно сейчас чему-то радоваться, даже тому, что обычно меня очень воодушевляет. Как, в частности, эта работа.

— Жаль, что у тебя так вышло, — сказал он. В его темных глазах теплилось сочувствие.

— Да уж. Самой жаль.

К субботе Кэри уже и выглядел, и чувствовал себя гораздо лучше. Правда, ребра оставались в корсете и рука в гипсе, но ходил он уже сам и в услугах сиделки больше не нуждался. Зато моя мама доставила на квартиру целую команду из салона красоты — шесть очаровательных женщин в белых халатиках, которые оккупировали мою гостиную. Кэри был на седьмом небе и от души наслаждался процедурами. А вот мама, что было совершенно на нее непохоже, выглядела усталой, и я понимала, что она беспокоится за Стэнтона. И не исключено, что еще и изводила себя мыслями о папе. Мне казалось невозможным, чтобы она не думала о нем, неожиданно встретив его после почти двадцати пяти лет разлуки. Его по-прежнему страстно влекло к ней. До этого я и вообразить не могла, что столь жаркие чувства могут сохраняться так долго.