Сильвия Бурдон - Праздник любви

Мой друг, американец Джим Хайнес, успешно практикует в области свободной сексуальности. Он организовал в Париже вечер бенефиса Лиги за сексуальное освобождение, основателем которой он сам и является. Я позвала с собой мою компанию: все, что связано с сексом, нам не чуждо. Зал был полон народа: несколько сотен юношей и девушек в возрасте между 18 и 25 годами. Было десять часов вечера, и пока ничто не отличало это сборище от традиционного бала в мэрии. Молодежь самозабвенно танцует: развеваются длинные волосы, бестолково двигаются руки и ноги; интересно, у них в голове такая же дикость?

Моя натура не терпит пустоты, и после некоторого внутреннего колебания, в котором столкнулись моя лень и вкус к решительным действиям, я решила. Вместе с Жаком мы поднимаемся на подиум и начинаем жуировать. Оркестранты смотрят на нас осуждающе. Ведущий вечера стал нас отчитывать: «Подиум – место для оркестра, а не для сомнительных демонстраций». Мы внедряемся в толпу танцующих, я поднимаю юбку, и мой красиво двигающийся зад предстает перед взорами растерявшихся юнцов. Я продолжаю возбуждать Жака, которого отнюдь не воодушевляет окружающая обстановка. Кто-то ухмыляется: «Им заплатили организаторы за этот спектакль». Глупое животное, не способное сообразить, что надо иметь настоящее желание для того, чтобы устроить такой праздник, и что в Международную лигу сексуальности не входят, если считают наши действия пороком. Мы столкнулись там с одной из самых гнусных особенностей современной Франции – объединением слюнявой совести, похотливости и денег. Ведь очевидно, что эти люди не знают и не могут представить, что черезмерность может быть не только в их ночных поллюциях, а возможность свободы и желания освобождения – не только в учебниках некоторых промарксистско настроенных начальников школ.

Не обращая внимания на их возмущение, я танцую уже почти обнаженной. Жерар, став на колени, в ритме музыки ласкает меня. Некоторые танцующие, наконец вдохновившиеся нашим представлением, начали подражать нам, образуя кружок вокруг нас. Таким образом, мы создали ядро этого коллектива без цели, сообщества без основы. В какой-то момент огромный бородач, который, видимо, достиг состояния благодати, опрокинул меня и совершил вводный молебен в честь Международной лиги сексуальности. Потом и другие последовали за ним в сень моего подлеска: я не осталась без работы и в этот вечер. Наконец собрание обрело свой смысл; я наглядно объяснила этим птенчикам, что нет необходимости облекать словами, протоколируя, свои желания. Главное – вовремя и правильно начать. Если бы у меня была душа гуру, я бы уже достигла своего храма и своего просветления. Но это будет уже в другой жизни.

Сегодня вечером – импровизация! Я не Пиранделло, и в моем «борделло» строгие правила управляемой техно-структуры используются для получения оптимальной плотности радости на один квадратный метр. Для большего удовольствия мы объединяемся.

В тот вечер они пришли все: мой мазохист Лайе, мои гомики из Пуассии, групповики из Рима, Нью-Йорка, Амстердама и Милана, пары – законные и незаконные, мои доверенные лица, собратья по распутству и мой любимый компаньон Жерар, который уже с полудня ходит с членом в руке: одарит ли радостью его душу ребенка столь долгое ожидание? В назначенный час пятеро – против одного – совсем по Хемингуэю.

Среди присутствующих – Рольф, изящный берлинец, который не знает, что ему предпочесть – Содом, который стучится к нему в дверь, или очаг с уютной женой и детьми. Он – элегантный, красивый и стыдливый мазохист. Я очень люблю этого завсегдатая нашего заведения.

Франсуа – журналист, обладатель монументального внешнего «аппендикса», с которым с удовольствием встречаюсь раз по восемь за ночь. Это обелиск, Пизанская башня… Франсуа – талантлив как сексуальный партнер и блестящий журналист. Со своей женой Жоселиной они образуют интеллигентную неразлучную пару. Жоселина может отправить на седьмое небо наслаждений шестерых мужчин, его каждый из них знает, что она любит Франсуа, и уважает ее за это.

Поль-Мари – миллионер, промышленник макаронных изделий. Он занимает видное место в моей жизни. Его дом в Шеврезе – это Голливуд в миниатюре. Ему 62 года, но он обращается с женщинами как молодой. Нужно видеть его в разгар нашего праздника восседающим в кресле с пересыщенным видом почтенного дона Корлеоне из «Крестного отца». Время от времени он созерцает сплетения тел вокруг него, ворча, усмехаясь дружелюбно, и бросает: «Ричард, ты подготовил ее для меня? Еще нет? Когда она будет готова, предупреди меня». А когда приходит час наступления, король спагетти медленно поднимается и, как усталый матадор, идет, чтобы нанести последний удар агонизирующему животному. Сегодня у него желание говорить о биологии, социологии, сексологии в политическом контексте и в аспекте психологии мышления. Он останется для меня одним из самых блестящих завсегдатаев наших празднеств, кроме Элоди – тридцатилетней красавицы, очень тонко играющей свою роль. Поль-Мари приводил с собой Марианну, свою шестидесятую любовницу, веселую и живую, которая всегда была рядом со своим повелителем в его офисе. Ее коллекция пополнялась за один вечер большим количеством мужчин, чем даже моя. Она убеждала меня, что сперма, настоянная на куриных яйцах, – прекрасное тонизирующее средство, которое она принимает ежедневно натощак.

Поль-Мари и Марианна покорили меня. Часто мужчины и женщины плохо понимают друг друга. Обычно она возвращается усталая из своего бюро, сразу начинает заниматься детьми, готовить, убирать; мало у кого хватает сил и желания после всего с радостью принимать ласки мужа. Но когда тело и душа находятся в гармонии, тогда раздражение остается на кухне, жизнь начинает идти в спокойном ритме и хорошие интимные отношения могут сохраниться до восьмидесяти лет.

Стоит сказать о моей нежной подруге Мирабель. Два года назад я приобщила ее к нашему сексуальному коммунизму. Она происходит из старинного дворянского рода, весьма изобретательна, но сентиментальна, и я думаю, что на наших случайных встречах она надеется обрести верного мужа. Я предсказываю ей в будущем спокойную жизнь счастливой бабушки. Но пока она обожает вибромассажеры.

Есть у нас Зиг и Пюс по прозвищу Бобби и Робби, два парикмахера-педераста. Оба они настолько артистичны, что я удивляюсь, почему они до сих пор не получили приглашения от известных парижских кабаре. Правда, может случиться так, что их эксцентричное шоу спровоцирует немедленное закрытие кабаре и привлечение к суду организаторов и исполнителей. Недавно в своей пятидесятиметровой квартире они отмечали день рождения Бобби. Было человек двадцать гостей, спрессованных в тесноте, как сперматозоиды. Бобби лежал на паркете, из динамиков раздавалось торжественное григорианское песнопение, и Робби нежно поздравлял его, в то время как мы все вторили им, прославляя Бобби. Зиг и Пюс совершенно неисправимы. Многие мои приятели, которых я приглашала на наши вечера, говорили мне: «Предупреждаю, если один из твоих педиков меня тронет, я устрою скандал». Заканчивалось это обычно тем, что за полночь они лежали в объятиях двух моих шалунов, которые их томно отделывали. Это было одним из чудес наших вечеров: больше никаких преград, нет различий в сексуальных категориях, нет предубеждений, каждый расширяет и углубляет свои желания, теряя оставшееся чувство меры и преодолевая все внутренние барьеры. И все это происходит потому, что у нас царит климат доверия, все входят сюда равными, каждый уважает привычки другого и раскрывается, не боясь впечатления, производимого своими фантазиями. Я видела убежденных гетеросексуалистов, становившихся на один вечер гомосексуалистами на манер римских центурионов, чистеньких девиц, глотающих сперму, как просфиру на святом причастии, знаю верных жен, трансформировавшихся в «супермаркет», респектабельных бизнесменов, наслаждающихся под ударами плетки.