Самсон Хохотов - Отвергнутый смертью

«Эй, официант?» заговорил Боб на кантонизе, «впредь, будь так любезен, приноси нам водку в бутылке, а не в трех графинах. И еще…. Не наливай, нам ее пожалуйста, мы это будем делать сами. Хорошо?»

У официанта на лице проскользнуло откровенное недоумение, вызванное абсурдностью просьб Боба, но он повиновался. Следующая бутылка появилась на столе в полном соответствии с предложенными канонами.

С тех пор прошло немало времени, но в этом ресторане больше ни один официант не приносил им водку в графинах и не разливал ее по рюмкам.

Вот и в этот раз, официант приветливо улыбаясь, не скрывая своего восторга и удивления от количества выпиваемого спиртного, подлетел к столику, выгрузил ледяную бутылку «Смирновской», и поспешно удалился.

«Биография моя, Боб, насыщенная и интересная, грех не поделиться. Хотя не с самого начала она была таковой.

Родился я, как любой другой советский человек, в захолустном, скудном на события городке Новомосковске – городе шахтеров, химиков и уголовников.

А вот все мои родственники, по отцовской линии, из Клина. Сейчас это красивый город, недалеко от Москвы. Раньше, это была небольшая, но симпатичная деревенька, рядом с монастырем.

У моего прадеда до революции была собственная мельница, большой кусок земли, стадо коров и табун лошадей. Звали его Лавр, он был за 2 метра ростом, ужасно много пил водки, но слава Богу, редко. Держал в страхе все окрестные деревни, так как отличался крутым нравом.

Но голытьба его любила, потому что у него всегда было много работы и он всегда хорошо им платил.

Умер глупо. Изрядно выпив, заснул в бричке в трескучий мороз лунной ночью. На утро обнаружили его окостеневшее тело у дома. Хоронили всей округой. Так рассказывал мой дед.

…Мой дед, Василий Лаврович, был до войны председателем колхоза. Во время войны – председателем профсоюза Камчатки. После войны сел в тюрьму, как все…, на восемь лет, отсидел шесть. Был директором клуба. Там же увлекся вэлдингом….»

«Чем-чем?»

«…Газ-вэлдингом в билдинге…,» Борис улыбнулся, глянув на слегка недоумевающего Боба, «сварщиком он работал…, Боб, газосварщиком…, на стройке. В этом почетном звании и вышел на пенсию.

Ты знаешь, меня жутко раздражает засилье всяких английских словечек в современный русский язык. Типа – «кастинг», «киднэпинг», «бодибилдинг», «дайвинг»…. Особенно, когда они звучат из уст дебилов, толком незнающих английский язык, да и свой родной! Иначе они бы понимали, что «культуризм» или «подводное плаванье», слова ни сколько не хуже, и даже лучше западных аналогов!»

Борис перевел дух изрядным глотком пива.

«Вот я иногда и веселю себя, заменяя нормальные слова, глупыми иностранными суррогатами…. Тебе понравилось?»

Боб, улыбнувшись, кивнул.

«Так, что дед, Борис?»

«Да-да…. Дед….

Дедуля мой, пил тоже много и гораздо чаще, чем хотели окружающие, хотя ему на это всегда было наплевать.

Пил портвейн с водкой, водку с пивом, пиво с портвейном, и почти никогда не закусывал. Однако был пьяным крайне редко, только по праздникам.

Всю жизнь курил папиросы ленинградского производства по две- три пачки в день, вплоть до самой смерти.

Моя бабушка все это терпела, родила от него четверых сыновей. Самый старший, правда, умер в младенчестве. Но остальных успешно вырастила.

Один из них мой отец – старший из оставшихся братьев.

Так что папа мой из простых, хотя и очень зажиточных крестьян.

А вот зато мама! Мама вообще без роду – племени. Родилась в Краснодоне, что на Украине, от какого-то гармониста, который так хорошо играл, что немцы, когда оккупировали тамошние края, в 1942 году, пригласили его в качестве музыканта с собой, и он согласился, бросив на произвол судьбы свою беременную жену.

Говорят, его видели в Германии после войны, но бабушке, т.е. маме моей мамы, пришло письмо о том, что он пропал без вести. Типа погиб как герой, только не знают, где захоронен.»

« Д-а-а-а, мудаков на Руси хватало во все времена!» понимающе произнес Боб.

«Так что родители у меня,» продолжил Борис, «без особых претензий на комфорт и богатство, так сказать, не избалованы вниманием Фортуны. Всю свою жизнь ковыряются в какой-то заднице, периодически из нее вылезая, а порой наоборот. Чаще – наоборот.

Я конечно, как и большая часть законнорожденных и законопослушных граждан, люблю своих родителей. Их, как и Родину – не выбирают.

Но больше всего меня в них бесит, их неподдельная гордость за прожитую жизнь. Бахвальство какими-то достижениями, известным только им самим.

Типа, меня на ноги подняли тем, что не родили второго ребенка…. …Что, живя в бараке с соседями, работали и учились….

И еще куча всякой дребедени, не имеющей к реальным достижениям никакого отношения.

Однако в целом, они люди не плохие, даже порой на удивление бескорыстные и добрые.

Дай Бог им многие лета!»

«Они еще живы?»

«Да, конечно! Живут на Украине, туда мой отец перетащил всю семью, т.е. меня и мать в 1973 году, мотивируя это желанием жить у моря.

Моря там не оказалось, но жить стало полегче. Все-таки Юг…. Так там и остались.

Меня спасла неугомонность и врожденная неукротимость духа.

Однажды, как-то мать, в порыве злости сказала, что я никуда от сюда не денусь, пока не исполнится 18 лет, а мне было тогда 14.

Я тихо собрал вещи, написал записку и уехал с двумя знакомыми девочками в Киев, поступать в хореографическое училище.»

«Поступил?» живо поинтересовался Боб.

«А что? Не похоже, что я хоть и бывший, но артист балета?» улыбнулся Борис.

«Похоже, но очень отдаленно…,» осторожно заметил Боб.

«Я весил 69 килограмм, Боб, а сейчас я вешу около ста. Чертов отек легкого. Осложнение после перенесенного на ногах воспаления легких. Все некогда было лечь в больницу. Доходился до того, что стал терять вес, и температура скакала от 35.5 утром до 41.7 вечером. Врачи сказали, что если бы еще хоть один день – конец. Это было в Польше, в конце 1988 года.»

«А сейчас, как ты себя чувствуешь?»

«Все в порядке, только после гормональных таблеток, стало разносить меня в разные стороны. Вот и дошел до такого ужасного вида. Надо попробовать похудеть…, Чен обещал помочь….»

«Допьем, а то стеклом пропахнет,» вставил истертую шутку Боб.

Привычным жестом они выпили, закусив по традиции, парой гусиных языков. И Борис продолжил свой рассказ.

«Ну вот. После хореографического училища поступил в Институт культуры, не закончил. Пошел в армию, в ансамбль КГБ СССР, служил артистом балета. После ансамбля опять институт, работа в балете на льду, в мюзик-холле, в Москонцерте и наконец, в Польше в артистическом агентстве.»

«Как к нам в структуру-то попал?»

«Это было довольно неожиданно, но надо признаться, своевременно.