Злата Романова - Неродная сестра мажора

Видимо, Кирилл решает, что в это утро ему не хватает острых ощущений, потому что дверь моей спальни открывается через десять секунд и он заходит следом за мной.

– Убирайся, Кир. Я не в настроении с тобой общаться, – говорю ему как можно более безразличным тоном.

– Ну, почему же, – лениво протягивает он и, игнорируя мою просьбу, с удобством размещается на моей кровати, глядя на меня насмешливым взглядом с откровенной издевкой. – Давай поговорим. Ты расскажешь мне о своих чувствах к Феду, а я помогу тебе советом, как заботливый старший брат.

– У меня нет к нему никаких чувств, а если бы и были, то ты последний человек, с которым я стала бы откровенничать! Убирайся отсюда, я хочу переодеться.

Подойдя, толкаю его в плечо, но он и с места не двигается.

– Давно я не видел тебя такой эмоциональной, – издевается гаденыш. – В последний раз это было… год назад, кажется?

Я вздрагиваю от напоминания и быстро отворачиваюсь. Подойдя к комоду, достаю платье, которое ношу дома, и направляюсь к двери, игнорируя его и желая лишь сбежать от неприятного разговора.

– Так и быть, переоденусь в ванной, но будь добр исчезнуть, когда я вернусь, – говорю нейтральным тоном, но Кирилла не обмануть.

Вскочив с кровати, он успевает захлопнуть дверь перед моим носом прежде, чем я успеваю открыть ее достаточно, чтобы проскочить в коридор. Не стоило и надеяться, что Кир позволит мне уйти, когда я так уязвима.

– Ну, чего тебе? – спрашиваю со вздохом, удивляясь тому, насколько усталым и обреченным стал мой голос.

– Иди к зеркалу, – стальным тоном приказывает он.

Зная, что он потащит меня, если не сдвинусь с места, я подхожу к туалетному столику с зеркалом. Видок у меня тот еще: волосы всколочены, под глазами остатки туши для ресниц, губы потрескались. В отражении, позади меня, появляется Кирилл. Его мокрые волосы растрепаны, но он не кажется неряшливым, напротив, даже привлекательнее, чем с лучшей своей укладкой. Медовые глаза исследуют мое лицо с непонятным мне любопытством и я чувствую холодок в груди.

– Ну, и что ты видишь? – задает глупый вопрос.

– Нас, – закатив глаза, отвечаю я.

– А я вижу маленькую глупенькую девочку, которая влюбилась во взрослого парня и думает, что сможет заинтересовать его, – серьезно говорит Кир. – Я не хочу снова с тобой сюсюкаться, мелочь. Пойми уже, что мы с Федом не из твоей лиги. Не пытайся вписаться в нашу компанию. То, что мы с тобой семья, тебе не поможет.

– Я не влюбилась в Федю, – отрицаю, пытаясь сдержать слезы. – И я не собираюсь называть его Федом, потому что это глупо. Какими бы крутыми вы себе не казались, вы просто два избалованных идиота, возомнившие себя какими-то мажорами из фильмов. Это жалко.

– Жалкая здесь – ты, – спокойно констатирует он. – Найди себе кого– то своего уровня, Ася. Я тебя предупредил. Не лезь к моим друзьям, не то последствия тебе не понравятся. Ты ведь помнишь, что было в прошлом году?

– Да пошел ты! – зло отталкиваю его, поворачиваясь к нему лицом. – Ты обещал забыть об этом!

– Я бы забыл, если бы ты снова не вляпывалась в очередное болото, мелочь. Я предупредил. Не смей приближаться к Феду, поняла?

– Не поняла! – отчаянно не желаю подчиняться, хотя и понимаю, что он не допустит ослушания.

Кирилл ухмыляется, не реагируя на провокацию, и потрепав меня по подбородку, отчего я непроизвольно вздрагиваю, разворачивается и уходит.

Как же я его ненавижу!

***

Каждый раз, когда Кирилл обижает меня, я напоминаю себе, что заслужила. Это мое искупление за то зло, что я причинила ему. И, как бы мне не хотелось отомстить, я этого не делаю. Глотаю обиду и живу дальше. Но самое сложное то, что поначалу все было не так плохо и я привыкла к тому, что у меня есть почти… друг? Больно осознавать, что те времена и те отношения никогда уже не вернуть, но я давно даже не надеюсь.

Когда мои родители усыновили его и его сестру Лиду, мне было десять, а Киру тринадцать. Лида была совсем маленькой, всего пять лет, как и мне, когда мама с папой стали моими родителями. Но, если меня взяли из детдома, не помнящую своих настоящих родителей и не знавшую ничего хорошего, то Лида с Киром оказались вырваны из прекрасной любящей семьи злодейкой-судьбой.

Их родители дружили с моими еще со студенческих времен, а наши отцы вместе открыли автомагазин, который в итоге разросся в целую сеть. Смерть тети Вари и дяди Миши стала неожиданностью для всех. Они были в отпуске, оставив детей на маму и папу, когда тетя Варя заплыла слишком далеко и стала тонуть, а дядя Миша, поплывший ей на помощь, так и не смог вытащить их из-под разбушевавшихся волн. Тела нашли только через три дня и хоронили их в закрытых гробах. У меня все еще мороз пробегает по коже, когда я вспоминаю истерику Кира на похоронах, требующего дать ему посмотреть на них в последний раз.

Мама и папа стали опекунами Лиды и Кира, и, они начали жить с нами. С Лидой не было никаких проблем, но Кир был в ужасном состоянии весь первый год и вел себя, как настоящий дикий волчонок. Не сказать, что он уже тогда плохо относился ко мне, но и друзьями мы не стали. Разница в три года в детстве казалась существенной, чтобы мы могли подружиться. Все изменилось, когда он более-менее успокоился и смирился со смертью родителей. Кир стал более общительным, легче шел на контакт. Помогал мне и Лиде, которая пошла в первый класс, с домашкой, гулял с нами на улице, когда мама не хотела отпускать нас одних. В общем, был хорошим старшим братом. Пока один несчастный случай не изменил все снова.

***

Я практически не помню первые пять лет своей жизни. Только обрывочные кусочки воспоминаний о девочке из детского дома, с которой я подралась за куклу, причем ясно я помню только уродливую однорукую игрушку и боль он царапины соперницы на шее. Еще помню строгий голос воспитательницы и то, что она была толстой, хотя понятия не имею, ни как она выглядела, ни даже какого цвета были ее волосы. Зато мое первое четкое воспоминание – это тот день, когда мама и папа забрали меня. Они говорили, что встречались со мной и до того дня, но я этого не запомнила. Только нашу поездку на машине домой и как мне тогда было страшно.

Помню, как мы поднимались по лестнице на четвертый этаж, потому что лифт не работал, и свое удивление, когда я увидела, где мне предстоит жить. Квартира родителей тогда показалась мне настоящим дворцом. Именно тот день я предпочитаю считать началом своей жизни, потому что мне никогда не забыть, как приятно пахла мама, когда обняла меня впервые, и какими теплыми были ее объятия.

Я люблю обоих своих родителей, но связь с мамой была особенной. Папа все время пропадал на работе, а мама была той, что заботилась о нас. Бог не мог придумать наказания хуже, чем отнять ее у меня. И сделать это в тот самый день, когда я наговорила ей то, за что мне до сих пор хочется отрезать себе язык.