Мария Зайцева - Пристроить Коляна

Похоже, личность моя ему знакома, потому что вопросов тупых не задает.

– Лена, что с телефоном?

– А что с ним?

О, моя тихоня сегодня продолжает удивлять, потому что шмыгает и смотрит с вызовом.

– Он отключен.

– Батарея села, наверно.

– Надо следить. Я волнуюсь.

– С чего это? – опять шмыгает, – всегда плевать было, а тут волнуешься!

– До этого за тобой мать следила, а теперь ты под моим контролем.

– Не нужен мне твой контроль! – фыркает она истерично, – и ее – не нужен! Ей на меня вообще плевать, ты-то чего приперся? Иди туда, откуда пришел! Я сегодня у Веника ночую!

Я молча перевожу взгляд на Веника, он отчетливо сглатывает и бледнеет. Но потом вскидывает подбородок и демонстративно придвигается к Ленке.

Правда, на этом геройство заканчивается, и руку на плечико Черный Зверь не возвращает. Молодец. Инстинкты работают.

– А родители Веника в курсе, м?

– Они на смене!

– Сомневаюсь. Иначе бы вы здесь не сидели.

Прохожу мимо них, к двери квартиры. Звоню.

За спиной – волны страха и гробовое молчание.

– Ну что, проводил уже?

Открывшая дверь женщина с приятным усталым лицом с недоумением смотрит на меня, так и не завершив фразу.

– Добрый день, – опять соблюдаю я вежливость, – вы – мама Вениамина? Татьяна?

Позади сопит удивленно Веник. Ну а что, парень, неужели ты думал, что я не узнаю, кто ты и что ты? Похоже, не все про меня тебе Ленка рассказала.

– Даааа… А что с Веней? Он опять? Опять?

По каким-то признакам она видит во мне полицейского и скорбно сжимает ладони у груди. Мне это сразу о многом говорит. Веня у нас – веселый парень, оказывается. И визиты полиции в этот дом уже были.

А племяшка-то у меня – молодец. Умеет в парнях разбираться. Вся в маму свою, похоже, пошла. Зачет.

– Не волнуйтесь, я – дядя Лены Митрошкиной, знаете ее?

– Да, конечно, одноклассница Вени, – тут она спохватывается, – проходите, пожалуйста! А что случилось? Венечка ее провожать домой пошел…

Я захожу в крохотную прихожую, оглядываюсь профессионально цепко. Чистенько, бедненько.

– Я просто хотел бы вас попросить… Лена немного переживает разлуку с мамой, волнуется. Я ее встретил, все хорошо, Вениамин сейчас придет домой. Вы, пожалуйста, если она опять к вам в гости придет, дайте мне знать сразу. И ваш номер можно?

Она кивает, обмениваемся телефонами.

– Но я не понимаю… Венечка – хороший мальчик, и они просто дружат…

Святая ты простота…

– И впредь, я бы не хотел видеть Вениамина рядом со своей племянницей. Она сейчас очень уязвима, переживает. А ей надо учиться. И время на это тратить. А не на посиделки с вашим сыном в подъезде.

Придаю голосу профессиональной жесткости, женщина суровеет, поджимает губы.

– Венечка – хороший мальчик, – кидается она на защиту сына, – и он никогда ничего…

– Ну да, – я припоминаю наглую лапку на плече племяшки, – не сомневаюсь. Но настаиваю. У него, кажется, сложности небольшие?

Полного досье на парня у меня нет, но это нетрудно же.

– Он просто… Ошибся! И мы с отцом, и классный руководитель…

– Вот, к классному руководителю я тоже зайду завтра. Познакомлюсь. Как ее зовут?

– Вера Валентиновна Синицина…

О, как…

Интересно все больше и больше…

Как это до меня сразу не дошло?

Конечно, если они одноклассники с Ленкой, то и класснуха у них одна. Злючка зеленоглазая.

Прикольно.

Толкаю речь, призванную напугать и построить.

– Я думаю, что сейчас, когда такая сложная ситуация и в школе, и возраст тоже непростой, мы с вами, как близкие люди, родители, должны выступить единым фронтом… Вашему сыну надо учиться, исправлять оценки, моей племяннице надо возвращаться к спокойной жизни и не отвлекаться на… Посторонние вещи. Так всем лучше будет. И Лене, и Вениамину, с его неприятностями с полицией.

Женщина еще больше бледнеет, кивает сурово.

Я испытываю маленький укол совести, что так беззастенчиво нашел больную мозоль и качественно на нее надавил. Будет Венику сегодня веселье дома.

Но совесть колет всего одну секунду.

Мне нужна нормальная адекватная племяшка, трабблов и так хватает в жизни. И наличие под боком стремного Веника плохо скажется на управляемости Ленки. А потому его надо с горизонта убрать.

И завтра я обязательно поговорю об этом с их маленькой, сладкой классной руководительницей.

Прекрасный повод.

Прекрасный.

– Ты как там, живая?

Я оглядываюсь назад, на племяшку, выражения лица которой, естественно, в шлеме не вижу.

Но, судя по тому, как маленькие пальчики не хотят разжиматься на моем животе, думаю, что она под впечатлением.

Раньше я ее на байке не катал, да и сейчас не стал бы. Малявка еще.

Но куда деваться?

Отправлять ее одну на такси, особенно, после истерики в подъезде, когда она ни в какую не желала покидать своего сопливого кавалера, а кавалер орал на меня матом до тех пор, пока его мать ремнем в квартиру не загнала… Ну, не вариант после такого на такси.

А оставлять своего элитного зверя в спальном районе – тоже так себе решение.

В итоге нацепил шлем, сразу приглушив звуки истерики, порадовался, что на уши перестало давить от ее крика, потом сел на байк, мотнул ей головой, указывая направление движения. Ленка постояла, подулась, а потом села, естественно.

Я и не сомневался. Все бабы одинаковые, что в тринадцать, что в пятьдесят. Любопытные, как кошки. И жадные до всего нового.

Уверен, будет потом одноклассницам о своих впечатлениях рассказывать. Еще и популярной девчонкой станет в классе.

И вот теперь, ссаживая ее с байка и снимая шлем, я готовился ко многому. Немалый процент в вероятностях занимало продолжение истерики.

Но племяшка удивляет.

Смотрит на меня глазищами своими. А они печальные-печальные. Как у котенка брошенного, бездомного.

И такая тоска меня берет! И опять злость на Вальку-дуру, и на себя самого, дебила толстокожего.

– Иди сюда, – вздыхаю, насильно утягиваю ее за плечики к себе.

Обнимаю.

Ленка тоскливо шморгает носом, и ощущается в моих руках ужасно маленькой. Я вспоминаю, как держал ее, еще мелкой засранкой, на коленях, позволяя играть пряжкой навороченного байкерского ремня и побрякушками на кожанке. И удивлялся: ну надо же! Маленькое что-то! Живое! Глазки смышленые, проказливые.

А потом она меня обдула, кажется…

Но это не точно.

Сейчас она сопливит мне футболку, горестно вздыхает, и передать эмоции, которые я при этом испытываю, нереально.

Хорошо, что все так закончилось.

Что она дома, что с ней все нормально. Относительно.

Это главное.

А со всем остальным – разберемся.

– Ты не думай ничего, Лен, – бормочу я, – мама тебя любит…