Мария Зайцева - Любовь Носорога

А потом внезапно подняла голову. Зачем? Зачем я это сделала? Не знаю. До сих пор не знаю. Боялась ведь, до жути, до обморока, а все равно посмотрела.

И опять застыла. Потому что Паша стоял молча, глядя на меня уже не так, как до этого. Хуже, гораздо хуже! Страшнее. Придавливая меня этим своим взглядом, как плитой бетонной, и, даже если бы я решила сейчас подняться, то ничего не получилось бы.

А затем он приподнял меня за подбородок властным жестким движением. Наверно, подумал, что я хочу взгляд отвести.

Я хотела. Но не могла.

Я открыла рот, чтобы в очередной раз извиниться за загубленные джинсы и обувь, но Паша провел большим пальцем по моим разомкнувшимся губам, и чуть-чуть протолкнул палец внутрь. Я обомлела. Вот реально, даже не понимала, что происходит. Все мысли вынесло прочь. Только ужас остался. Сердце стукнуло отчетливо пару раз так сильно, что стало больно. И остановилось. И все вокруг остановилось. Не было медленно движущегося лифта, не было постронних шумов, катающегося по полу стаканчика…

Ничего.

Только он и я.

Паша смотрел на меня, сводя с ума зрелищем быстро чернеющих, мутнеющих, обволакивающих глаз, мягко и аккуратно гладил большим пальцем по внутренней поверхности нижней губы, жестко придерживая подбородок, чтоб не вздумала отвернуться.

Но я и не думала. Отстраненно, с непреходящим, но уже таким знакомым, можно сказать, родным, ощущением бесконтрольного ужаса, заволокшего полностью сознание, осознавала, как от взгляда его, от скольжения пальца в моем рту, от отражения нас в хромированных поверхностях и зеркалах лифта, становится жарко. Нет, не жарко. Это вообще не определение для того, что я испытывала в тот момент!

Это как сравнивать жар от печки и жар от вулкана, с текущей раскаленной лавой. В первом случае горячо, но не смертельно. А вот во втором. Смертельно.

Вот так и у меня было. Ощущение гибели, падения, туда, в жерло вулкана, в жерла его черных глаз, понимание, что сейчас происходит нечно ужасное и окончательное. То, после чего я не буду прежней.

Паша глухо выдохнул, пробормотал что-то еле слышно и нажал кнопку остановки лифта.

В тот момент, когда он на милисекунду отвел взгляд, чтоб вырубить лифт, я немного очнулась и сделала попытку встать.

Но раздался низкий звериный рык:

– Стой как стоишь.

Он отразился эхом от стен лифта, заставляя прекратить любое движение.

Я застыла. Палец во рту немного нажал на нижнюю губу, раскрывая шире, проталкиваясь внутрь.

– Хорошая какая девочка… – его голос, тихий, спокойный, задумчивый какой-то, ударил по нервам сильнее, чем рычание до этого. Потому что в нем уже было понимание того, что будет дальше. Принятое окончательно решение о том, что он со мной сделает. И я никак на него повлиять не могла. Даже если бы и хотела.

Я была ошарашена и испугана настолько, что даже не думала ни о чем, воспринимая происходящее на чисто инстинктивном уровне, как животное. И реагируя так же.

Вот сейчас, например, глубинные, принесенные из каменного века инстинкты повелевали не шевелиться. И подчиняться. И тогда все будет хорошо.

Бугор в его джинсах, прямо напротив моего лица, был серьезным. Внушительным. Я, не понимая, не допуская в мозг ни одной мысли, чтоб от ужаса с ума не сойти, уже знала, что будет дальше. Так же, как и он. Это знание концентрированно воронкой окутывало нас в маленьком тесном помещении, не давая полноценно вздохнуть, прийти в себя от морока. Мне – выйти из оцепеняющего, давящего влияния Паши, ему – вернуться в нормальный мир, где женщина – не добыча, не самка, которую достаточно загнать в угол, чтоб поиметь.

Наверно, мы оба оказались заложниками ситуации.

Именно так я впоследствии оправдывала свое бездействие. Непротивление.

И его действия. Его напор.

– Расстегни.

Я дрогнула, машинально смыкая губы и прикусывая его палец. За это меня наказали чуть более жестким хватом подбородка.

– Давай.

Голос стал еще тише и страшнее. Взгляд не отпускал меня ни на секунду, подчинял похлеще голоса. Он, наверно, мог бы и не говорить ничего. Не требовалось при такой тяжести, что давила меня, не позволяя даже начать думать.

Я протянула дрожащие пальцы и медленно расстегнула болты на джинсах.

Белья он не носил. И член, освобожденный от оков одежды, выглядел еще внушительнее, чем до этого угадывался. Я коротко выдохнула и нечаянно втянула ноздрями его терпкий запах. Не противный. Совсем нет. Просто непривычный, мужской.

Он уловил мой незаметный вдох, хищно дрогнул ноздрями, глаза стали еще темнее, тяжелее.

– Оближи.

И короткий перехват ладонью, за затылок. Предварительно вынимая палец. Освобождая мой рот. Для другой работы.

Я не могла ничего сказать. Может, если бы в голове появилась хотя бы одна мысль, то я бы попыталась. Честно, попыталась бы уклониться, разжалобить. Рассказать, например, что я не особо опытна в этом деле, что у меня за всю мою жизнь было только два парня, да и то давненько, еще до смерти родителей, и минет не входит в перечень моих постельных умений… Да много чего могла бы рассказать… Но мыслей не было. Совсем. А Паша был. Его запах был, его жажда была, его подчиняющий взгляд был. И короткий, совершенно однозначный нажим на затылок.

Я открыла рот и облизнула головку. И почувствовала, как он дрогнул. Крупно, всем телом. Выругался сквозь зубы. Еще раз надавил на затылок, приказывая действовать дальше.

Я сомкнула губы на члене и сделала первое пробное движение. Он сразу надавил сильнее, побуждая взять глубже. Я, чувствуя, что сейчас задохнусь, каким-то чудом умудрилась расслабить горло и задышала носом, окончательно дурея от его запаха, теперь еще более сильного, возбужденного. Член скользнул глубже, мой мучитель вздрогнул еще раз, опять выругался. Приказ шепотом, гулким и страшным:

– Давай, девочка.

Я закрыла глаза и подчинилась. По сути, мне ничего делать не надо было, он все делал сам. Сам двигался, трахая меня в рот, не жестко, не грубо, но сильно, в одной, все нарастающей амплитуде, ладонь на моем затылке сжалась, собирая волосы в горсть, не давая возможности отклониться, отдышаться. Я подчинялась. Стояла на коленях перед ним, из сомкнутых глаз текли слезы, еле ловила вздохи между движениями, придерживала машинально его за пояс джинсов, в голове все плыло, и, казалось, что вот-вот потеряю сознание. От ужаса, от невозможности, ирреальности ситуации, от его напора, от своего подчинения.

– На меня смотри.

Голос, уже не тихий, с отчетливым рычанием, сбитым дыханием. Я открыла полные слез глаза, послушно глядя на него. И вздрагивая вместе с ним. Потому что настолько ярко, настолько мощно он траслировал свои эмоции, заставляя подключиться, заставляя ощущать отголоски его удовольствия. Мне было жарко, душно, плохо, тяжело, унизительно. И остро-горячо. Так остро, что бешено стучащее сердце, кажется, прорубало грудную клетку, выскакивая наружу. Настолько горячо, что тело пылало, я не могла дотронуться, так обжигало. И когда, не сводя с него взгляда, повинуясь всем движениям, безотчетно оторвала руку от его джинсов и провела по своей груди, то буквально ломануло судорогой, такой мучительно-тянущей, жестокой и горячей, что ноги сами расставились еще шире, поясница выгнулась, и слезы из глаз полились еще сильнее. Он увидел это. Увидел в моих распахнутых глазах, в моем напрягшемся теле, и, кажется, это послужило катализатором, потому что он сделал еще одно, очень резкое, движение и кончил. И держал меня, заставляя глотать.