Мария Летова - Запрет на студентку

– ФИО? – приглушенный голос парня-терапевта.

– Стрельцова Любовь Константиновна.

Стрельцова значит.

Развернувшись, шаркаю по полу кроссами, отпихивая носком чью-то использованную бахилу.

– Полных лет?

Остановившись, смотрю на дверь.

– Девятнадцать…

Запрокинув голову, тихо смеюсь в потолок и давлю пальцами на веки.

Мрак.

Качая головой, вытряхиваю оттуда все дерьмо, которое крутилось в ней последние пятнадцать минут. О том, что я отбитый на всю голову, но раз уж у меня судьба такая, почему бы нам с маленькой Любой не поесть мороженого?

Думаю, на пару часов нас бы с ней обоих хватило. У меня интереса, у нее воображения и энтузиазма.

Просто, чтобы закрыть этот гештальт. Поцеловать ее распрекрасный пухлый рот, раз она сама этого хочет, и распрощаться без слез и сантиментов, а потом набрать Марго и заняться уже взрослыми делами.

Для девчонки – приятный опыт, о котором можно рассказать подругам, для меня – ненавязчивая прогулка по розовым единорогам.

– Давайте посмотрим, что у нас тут…

За дверью возня.

– Какие ощущения?

– Больно…

– А так?

– Ай…

– Уколов боитесь?

– Фу… – слышу смешок.

– Шучу.

Бросив стаканчик в мусорное ведро, стягиваю с волос на макушке резинку. Ерошу их пальцами и зачесываю назад.

Спустя десять минут дверь открывается.

В свете новой информации вижу то, чего не заметил раньше – она еще даже не округлилась где надо. Серый короткий свитер открывает тонкую шею и худое плечо с выпирающей ключицей, под свитером грудь такого размера, который, кажется, уходит в минус, ноги в серых ботфортах хоть и стройные, но такие же худые, как и все остальное. И бедра под детской юбкой, думаю, тоже не несут сюрпризов.

Прогулка отменяется.

Какие, млин, пару часов? Окстись, Романов.

Даже не смотря на цвет волос, она тот случай, на который я бы не обратил внимания, даже если бы нос к носу застрял в лифте. Просто вообще не моя песня. Моя бывшая жена, как ни крути, лет с семнадцати впахивает в спортзале, и на ее теле повсюду есть за что подержаться. Молоденькие наивные студентки вообще не моя песня, даже для легкомысленных, мать их, поцелуев.

Язык у нее подвешен, это бесспорно, тем не менее, нам пора сворачивать знакомство и разбегаться по домам.

– П-ф-ф-ф… – выдыхаю, положа на пояс руки.

Под моим взглядом лицо-сердечко становится подозрительным. Намек на улыбку испаряется.

Спрашиваю, глядя на нее нейтрально:

– Как дела?

Поджав губы, она на четвертой скорости мечется глазами по моему лицу. Между светло-рыжих бровей прорезается складка. Крылья маленького носа вздрагивают.

Судя по всему, мое прозрение слишком очевидно.

Опустив лицо, роняет на пол сумку и достает из рукава куртки шапку, говоря:

– Жить буду.

– Серьезные повреждения есть?

Повернувшись ко мне боком, суетливо натягивает на плечи куртку.

– Нет, – поднимает с пола сумку. – В рубашке родилась.

Это точно.

Тонкие каблуки ее сапог стучат по кафельному полу, когда идет по коридору, не оглядываясь.

Левая нога у нее еле заметно прихрамывает.

Почесав бровь, медленно пускаюсь следом.

Подойдя к окну, сваливает на него свои вещи и объявляет, стоя ко мне спиной:

– Я дальше сама. Спасибо. За все.

– Не за что, – засунув руки в карманы беговых шорт, останавливаюсь позади.

Думаю, все правовые вопросы касательно собачника возьмет на себя Чернышов, и если будет нужно, с ней свяжутся.

– Я могу отвезти тебя домой, без проблем, – откашливаюсь.

– Эм… спасибо, не нужно.

– Уверена? – спрашиваю, испытывая дискомфорт от того, что оставлю ее здесь одну.

Ну или от того, что мы вряд ли увидимся снова.

– Да.

Осмотрев коридор, все же решаю уточнить:

– Кто тебя заберет? Родители?

Подняв руку, она чертит пальцем на стекле кружок, тихо говоря:

– Угу.

Звучит неправдоподобно.

Черт.

Это не мое дело. Ее кто-то заберет, не сомневаюсь.

Топай отсюда, Романов.

– Тогда счастливо.

– И вам.

Сдав назад, выхожу из травмпункта не оглядываясь.

Снег завалил крыльцо и дорожки. Постояв минуту, сбегаю по ступенькам и направляюсь к машине по старой аллее, а когда оборачиваюсь, в окне уже никого нет.

Глава 6

Люба

– Ты капец наказана. Капец тебе. Шапку сними, а то я вижу, ты меня хреново слышишь!

– Нормально… – прислонившись лбом к стеклу, шепчу я.

– Нормально, твою мать?! Одиннадцать ночи, я тебя забираю из травматологичек. Какого фига ты вообще в этом парке одна шарахалась?! Блин… – недобро смеется мой старший брат. – Из дома не выйдешь. После, твою мать, десяти! Теперь никогда. Усекла?!

Молчу, поджимая губу.

– Усекла, спрашиваю?!

– Да… – всхлипываю, обнимая себя руками.

Когда он орет, лучше не спорить. С ним вообще спорить бесполезно. Это профессиональное. Он оперуполномоченный, и полномочий у него выше крыши.

Я знаю, что накосячила.

По щеке стекает слеза.

– Нет, нифига ты не усекла, – опять психует Глеб, зажимая пищалку на руле. – Твою мать, знак не видишь что ли?! – орет впереди стоящей машине.

Стираю слезу ладонью, провожая глазами главную елку города.

Вломившись во двор моего дома, он тормозит прямо поперек парковки.

Терпеливо жду, потому что знаю, это не конец.

Слышу его злой сап, и мои всхлипы добавляют угля.

– Ты наказана, – рычит угрожающе.

Тоскливо гляжу на свой подъезд.

– Я щас вообще не шучу, Люба.

Всхлипнув, смотрю на него.

На подстриженной почти под нолик голове черная шапка, лицо небритое, как у какого-то зэка. «Краше» только придумать можно. Только людей им и пугать. Он этим и занимается, причем официально.

Сжав ладонями руль своей служебной «Нивы», продолжает:

– После учебы сразу домой. Приеду проверю. Поняла?

Молчу, прикусывая язык.

– Не слышу?!

– Поняла!

– На выход, – гаркает хрипло.

Откинув на сиденье голову, Глеб закрывает глаза.

Кусаю губу и говорю:

– Собаки на людей не нападают по расписанию.

– А мне пофигу, – втягивает в себя воздух. – Мне тебя может продуть еще надо?

– Только попробуй! – взвиваюсь, толкая руками дверь. – Обезьянник свой продувай!

– Ты меня услышала.

– Мне не десять лет, – говорю ему членораздельно, обернувшись через плечо. – И даже не одиннадцать.

Эти слова сжимают сердце.

Когда мне было десять, ему было столько же, сколько мне сейчас, и он был далеко. Служил на своей Камчатке, там где в туалет ходят по веревочке, а письма… идут месяцами…

Я думала, он вернется. Ко мне. К нам с бабулей. А он… Вернулся, когда мне было пятнадцать. И принялся командовать, будто я без него до этого в жизни разобраться не могла. Я о ней все знаю. Сначала родился, потом пригодился. А в промежутках хотелось бы быть самой собой!