Фрэнк Харрис - Моя жизнь и любовь. Книга 2

– Я восхищался ею, – признался проповедник. – Было больно услышать о ее смерти. Ты потерял замечательную мать, мой друг, – подытожил он, и мои собственные детские воспоминания подтверждали его слова. Отец тоже, когда говорил о ней (случалось это весьма редко), всегда подчеркивал, что ее трудно было рассердить: «очень милая и нежная натура», которую унаследовал старший сын Вернон.

Больше всего в Ирландии я обратил внимание на то, как шёл дождь, и бедность этой несчастной страны поражала меня тем больше, чем больше я ее изучал. Нравственное влияние католической церкви повсеместно проявлялось даже в физическом состоянии народа. Мне довелось на собственном опыте испытать его силу.

В маленьком городке Баллинаслоу меня привлекла красота дочери хозяина гостиницы. Накануне я усердно работал весьма длительное время и вознамерился отдохнуть недельку-другую в деревенской глуши. Вот и поселился в этой гостинице. Девушка сразу же пленила меня. Она водила прогулочный автомобиль при заведении своего отца, и у меня вошло в привычку повсюду брать с собою Молли (ее звали Маргарет) как гида.

Мать девушки давно умерла, отец её был занят в своем баре, а старшая сестра хлопотала по дому. Так что мы с Молли проводили вместе весьма много времени. Я соблазнил ее довольно быстро, часто ласкал, целовал… Как это бывает в подобных случаях, однажды сказал, что люблю ее. И был обескуражен, когда выяснилось, что Молли отнеслась к этому заявлению гораздо серьезнее, чем можно было бы предположить.

– Тебе будет стыдно за меня, если мы вдруг поженимся, – сказала она. – И в Лондоне, и в Париже, и в Вене.

На моем багаже сохранялись наклейки городов, где мне довелось побывать. И об этом знали все в гостинице.

– Ты – ангел, – ответил я, – но нам еще рано думать о свадьбе.

Поцелуи и ласки продолжались как обычно.

У меня вошло в привычку обедать у себя в комнате, потому что в общей столовой редко кто бывал. Вторую половину дня я посвящал чтению. Потом приходила Молли, и мы развлекались любовными утехами. Однажды вечером я спросил, почему она не приходит ко мне в постель, когда все уже спят. К моему удивлению, она сказала, что давно уже к этому готова. Я заставил ее пообещать прийти в ту же ночь, а сам едва осмеливался поверить в такую удачу.

Около одиннадцати слух мой едва уловил лёгкий шорох ее босых ног. Я открыл дверь, ведущую в мою гостиную. Передо мною стояла Молли, прикрытая только красной индийской шалью поверх ночной рубашки. В постели я целовал и целовал ее. Поначалу она отвечала, но как только я попытался продолжить, оттолкнула меня.

– Не смей делать со мною подобное!

– Я тебе не очень-то и нравлюсь! Иначе ты не отказала бы мне, – обиженно сказал я. – Ну, будь доброй. Ведь я люблю тебя.

И вдруг она сама обняла меня, прижала к себе. Я почти сошел с ума от желания. Сначала я улыбнулся про себя: несколько ночей предварительной подготовки, и природа взяла бы свое.

Кстати, я даже не описал Молли. Я всегда буду видеть ее такой, какой она была передо мной в ту первую ночь. Обнаженная, она была такого же роста, как и я, великолепно сложена, с большой грудью и бедрами. Девушка отвернула голову, как будто не желала видеть меня, пока я рассматривал ее обнаженные прелести. Лицо ее было даже прекраснее фигуры: большие серые глаза, затенённые длинными черными ресницами; густые темные волосы каскадом падали до самой талии. При этом ее удивительная кожа была такой же светлой, как у колерованной блондинки.

Когда Молли повернулась ко мне с полуиспуганной полуулыбкой и спросила: – Ты уже достаточно насмотрелся? – я стянул с нее ночную рубашку, наполовину обмотав вокруг ее шеи.

– Я мог бы долго смотреть, но мне никогда не будет достаточно, красавица моя!

– Между прочим, я такая же, как все. Вот моя кузина Энн Мориарти действительно красавица с золотыми волосами!

– Никто не сравнится с твоей красотой! – Вместо ответа я поцеловал ее. – Ты придешь завтра?

Она кивнула…

В ту ночь я потерпел неудачу!!! Абсолютную! Впрочем, я не стал спешить с выводами – окончательный провал в те дни был для меня немыслим.

На следующий вечер я начал с того, что показал ей шприц и объяснил, как им пользоваться. Она с трудом меня выслушала, поэтому я начал целовать ее в промежность, пока она не зарыдала. Задыхаясь в моих объятиях, Молли все равно не позволила мне перейти к самому акту.

– Пожалуйста, не надо!

– Но почему, почему?

Этот вопрос задел ее.

– Как я тогда смогу ходить в церковь? Я исповедуюсь каждый месяц. Ты толкаешь меня на это смертный грех!

– Никакого греха в этом нет. Да и кто об этом узнает?

– Отец Шеридан всё знает. И о наших отношениях тоже знает. Знает, что ты мне нравишься. Я сама рассказал ему об этом.

– О Боже!

Но зато я могу без страха прийти к тебе, потому что никому из них и в голову не придет, что я приду к тебе вот так. Но мне нравится обнимать тебя и слушать, как ты говоришь, и думать, что я тебе нравлюсь. Это позволяет мне гордиться и радоваться.

– Разве тебе не нравятся мои поцелуи?

– Они заставляют меня бояться. Поговори со мной сейчас, расскажи мне обо всех местах, которые ты видел. Я читала о Париже – он, должно быть, прекрасен … чудесен … и французские девушки так хорошо одеваются… Ах, я бы с удовольствием с тобой попутешествовала.

Снова и снова пытался я склонить Молли к сексу, но она осталась непреклонной. Девушка трепетала и таяла под моими поцелуями, но не соглашалась на то, в чем ей потом придётся признаться священнику.

Несколько дней спустя я решил встретиться с отцом Шериданом и нашел его весьма мудрым человеком. Он принадлежал к старой школе, вырос в Сент-Луисе, учился в Сент-Омере, был весьма начитанным человеком с прекрасным чувством юмора… Но, увы! В вопросах целомудрия он был таким же сумасшедшим, как и любой ирландский священник. Я вывел Шеридана на эту тему, и он оказался красноречивым проповедником. Он владел всей государственной статистикой о блуде и гордился тем, что в Ирландии он встречался в пять раз реже, чем в Англии. К моему удивлению, в Уэльсе он встречается чаще, чем в Шотландии. Шеридан даже сомневался, что валлийцы вообще были христианами.

– Все они язычники, – говорил он с сильным ударением, – просто дикари без церкви. В них нет ничего святого!

Я заметил, что священник гордился тем, что с высоты кафедры мог осуждать молодёжь за слишком долгое общение или подозрение в чрезмерной близости.

– Люди обязаны вступать в брак, а не развратничать! – повторял Шеридан. – Дети молодых родителей всегда здоровые и сильные. – Это уже была его личная идея-фикс.

Так рассуждая, мы пили виски, пока основательно не захмелели. И откуда у ирландцев столь безумная вера в необходимость и добродетельность целомудрия? Такова их неоспоримая религиозная вера, которая придает им жизненные силы.