Дара Май - Мой милый друг!

Белые волосы развивались на ветру, а ярко голубые глаза, смотрели на него с непониманием.

– О чем ты Майк? Тут никого нет.

– Эван, придурок, вернулся, знаешь, где он был?

– Нет…

Медленно качнула я головой. Внутри вдруг разлилось тепло, радостное волнение захлестнуло меня. Как я скучала по нему, я так хотела молить его о прощении, так хотела обнять, объяснить. Но я была ребёнком, я боялась своего отца, до сих пор боюсь, но как бы ни было сейчас, больше я так не поступлю, не предам его, даже если в его сердце не осталось для меня прощения.

– Он преступник, отсидел в тюрьме для малолетних. Теперь ты понимаешь, что связываться с ним не стоит, нищеброд. Он прикончит тебя в один день.

На горизонте замаячил силуэт. Высокий, широкоплечий парень, с тёмными волосами приближался ко мне. Его фигура была немного подкачена, а сила, которой от него веяло, окутывала меня. Я тяжело задышала. Из мыслей меня вырвал щелчок пистолета.

– Ты меня поняла, я убью его, прямо сейчас, если ты не прогонишь его, он преступник, так скажи ему об этом. Скажи так, чтобы он больше не вернулся.

Майк спрятался за кирпичной стеной, оставаясь в поле моего зрения, при этом скрытым от того кто будет стоять напротив меня.

Он подошёл, это он – Эван, мой милый друг. Его запах, он другой, мужественный, взрослый. От него не веяло презрением или злостью, он смотрел с пониманием, с теплотой, как раньше, озаряя всю меня изнутри. Сердце радостно настукивало в груди, потому что я видела глаза, мои родные, любимые глаза.

– Здравствуй мой лучик.

Сказал мне такой чужой и такой родной голос.

Он выглядел свежо, не похоже, что он был в тюрьме или в любых других плохих условиях. На нем были чёрные брюки и рубашка. Он стал молодым мужчиной, красивым, притягательным, выглядя таким же надёжным.

– Привет.

Сухо ответила я. Но в душе все цвело, все искрило. Я так хотела прижаться к нему, почувствовать ту нашу детскую связь, то родное тепло, что связывало нас.

– Как ты лучик?

Спросил он, с интересом рассматривая мое лицо.

– Все хорошо Эван.

Я не смотрела ему в глаза, не могла, боялась. Я была холодная, отстраненная, всеми силами заглушая свою душу, не слушая ее голос.

– Ты не рада меня видеть?

Рада Эван, я так рада, ты даже не представляешь. Это моё самое большое желание, самое сильное.

Мой взор упал на ботинки брата, напоминая, что выбора нет. Прошлого раза хватило. Теперь Майк был решительней и если тогда, это была случайность, то сейчас…

– Прости Эван. Я не понимаю, зачем ты пришёл?

– Я думал мы все ещё друзья, меня волновала твоя жизнь, пока я был далеко.

– Друзья?! Эван ты преступник, ты убийца, бедный сын воришки, ты не должен находиться со мной рядом.

Его глаза вспыхнули от удивления до злости.

– Уходи, я не хочу дружить с таким как ты. Ты зря пришёл. У меня все отлично, если ты так волновался.

Я хотела развернуться, но крепкая хватка на запястье меня остановила. Я взглянула в его глаза с презрением, которое испытывала к ситуации, к несправедливости.

– Значит, я теперь не достоин, дружить с послушной папиной дочкой, да? Лучик?

– Уходи Эван и не смей ко мне прикасаться. Ты даже этого не достоин.

Ненависть поглотила его глаза. Они вспыхнули, я видела, как он задышал, часто, свирепо. Его ноздри раздувались от ярости, которую я вызвала.

– Ты ещё пожалеешь об этом.

Презренно ответил он, отшвырнув мою руку, уходя прочь.

Я смотрела ему вслед, желая запомнить, будто знала, что вижу последний раз. По щекам хлынули слезы, от обиды, от печали, от тоски. Я не смотрела на брата, я не хотела его видеть, слышать, помнить. Молча уйдя в дом, я закрылась в спальне, проревев весь день девичьими, горькими слезами. Мечтая поскорее украдкой сообщить Эвану, что скучала, что ждала, молясь, чтобы выслушал, но не вышло, ничего не вышло…

Ночью я очнулась от яркой вспышки света в окно. Трескающих звуков сопровождающихся криками людей. Это был пожар. Дом Эвана, он горел. Я стояла посредине комнаты, с ужасным чувством вины, словно уже знала, что это случилось. Моя влажная ладонь сжимала плечо, которое от чего-то очень ныло, кровоточа. Тело мое покалывало, но это было уже не главным, мое сердце приступом болело, испытывая чувство потери, чувство сильнейшего опустошения.

Тревога и паника охватила меня, все в дыму, толпа людей, машины, пожарные, скорая помощь, вой сирены. В ту ужасную ночь, все живущие в том доме погибли. Отец, сын, молодая девушка любовница мистера Эдварда.

Все закончилось. Пожар в доме Эвана возник из-за неисправной проводки, так было в заключение экспертизы. Мои последние слова унеслись с ним… я бы не простила, я себя и не простила. Что я натворила? Я ли это была, я ли прогоняла его со словами, которых он не заслуживал? А я поступила, отпустила его с ненавистью, даже не имея возможности приблизиться, почувствовать то тепло, родное дружеское.

Моё прошлое приходит во снах, мучает мою память, мою совесть, медленно убивая меня. Внутри все давно почернело, от боли, как выжженная трава в кромешной жаре под палящим солнцем. Я долго пребывала в состоянии депрессии, подавленности, наблюдаясь у врача, которого вызвал отец. Мне даже было дозволено попрощаться, я помню могилу и полевые цветы с нашего луга, которые моя рука уложила на сырую землю. Это время для меня было смутным, я пыталась бунтовать, бросаясь в агонию, но все что я помню, это черная боль, боль, которая разъедала меня медленно изнутри, боль, которая изувечила, сломала.

Спустя полгода после случившегося наш отец пошел на повышение по службе, поэтому, мы переехали в другой город. Никогда больше не возвращаясь обратно. Оставляя позади место, принесшее столько боли, но хранящее столько теплых, светлых моментов.

*****

Сейчас мне двадцать два года, я работаю в небольшой частной фирме. В восемнадцать лет, я сбежала из дома, с одной сумкой в руках. Сбежала, это громко сказано, я уехала учиться, но я так сильно рвалась туда, что казалось, сбегаю. Когда учёба закончилась, отец приказал вернуться домой. Сбегать было бесполезно, с его связами, он бы меня изничтожил, я знаю, не понаслышке. Но все четыре года колледжа, я работала, откладывая деньги. Я знала, что сбегу, это моё единственное спасение. Сейчас, отец, конечно, перестал так поднимать на нас руки, ибо мы уже не дети, могли обо всем рассказать, хотя нет, о чем это я, мы дышать не могли без позволения, никто бы никогда не рискнул ничего сказать. Отец всегда жёстко давал помнить, что перечить нельзя, любое слово, наказуемо. Он всегда мог дать жесткую пощёчину. Но это происходило редко, потому что была чётко выстроенная структура поведения и подчинения. Он босс, он глава, его слово, его воля – Закон. А вот мама, со своей больной любовью, все кружила вокруг него, то и дело, рисуясь с новым синяком. Она была настолько сумасшедшая, настолько больна, что мне было жаль её. Она не противилась ему, не воевала, не отстаивала ни себя, ни своих, измученных болью детей. Она гордилась мужем, который стал из простого полицейского Сенатором, смог дать роскошь своей семье, открыть бизнес. Мне этого было не понять.