Георг Ли - Давай навсегда?

Если бы Пашка начал писать мемуары, то начал бы он именно с этой фразы:

– Этого ебалая я знаю давно…

И вообще ни капли бы не соврал. С Костей Титовым он знаком с самого горшка. Вместе шуровали в садик, потому что мамашки их решили в один месяц забеременеть, а родили их вообще в один день, с разницей в десять минут. Костя, на правах старшего, всегда заходил за мелким Пашкой, защищал его в уличных драках, да и вообще был опорой по жизни. Разгульная молодость в виде детского садика и начальной школы прошла в виде крепчайшей дружбы. Костя же и потянул Пашку на турники, где тот ухайдокался так, что смог раскачаться до размеров Кости, который уже к старшим классам щеголял мускулистым телом и с радостью демонстрировал свои кубики на радость девчонкам всех классов и возрастов. Вот только Костя пошел еще дальше, вытянулся и теперь выглядел больше Пашки раза в полтора.

Ну ладно, не в полтора, но за широкой спиной друга Пашка мог спрятаться легко. И все было прекрасно, все было чудесно, пока в один прекрасный момент на втором курсе университета они не влюбились в одну и ту же девчонку.

И вот тут крепкая дружба дала трещину размером с Марианскую впадину. Вообще, если уж говорить по чесноку, влюбился Пашка, а Костя просто из вредности решил показать, что он намного выгоднее смотрится. И показал. Пашка, аки влюбленная сопля, носил своей обожэ цветочки и милые подарки, в то время как Костян уже вовсю охмурял его девчулю, и, собственно, лишил ее невинности. Правда, невинности она лишилась не с Костей, а с хрен пойми кем, так что Костику досталась не девственница, а опытная тигрица, но для Пашки этот момент был вообще не значимым. Костя, его лучший друг, опора по жизни и вообще брат, братан, братишка, кинул его, предал, растоптал высокие чувства и вообще козел.

В тот день они впервые подрались. Вообще на смерть, до первой крови. Пашка, как защитник чести своей девушки (чести, ахаха!), первым бросился в атаку, расфигачил кулаком губу и поставил шикарнейший синяк. Костик же пытался вроде что-то сказать, но после разбитой губы желание разговаривать исчезло, зато желание разбить нос появилось. И не только нос. В общем, Пашка потом, уже в больнице, когда ему зашивали рассеченную бровь и вправляли выбитое правое плечо, поклялся больше не иметь никаких дел с Костей. Костя же, который был за шторкой, взвыл от этого проклятия (или от того, что ему вправляли выбитое левое плечо), и пообещал сделать жизнь Пашки невыносимой. В общем, в больничной палате дружба перестала существовать.

С тех пор прошло два года, и каждый день Костя напоминал Паше о своем обещании. Подколы, едкие замечания, плевки и ругань в его сторону сыпались как из рога изобилия. Но делал это только Костя, никто из его новых друзей не решался влезать в эту междоусобицу. Был слишком большой риск отхватить что от одного, что от второго. Пашка старательно не обращал внимания на все эти выходки, но под конец тоже сорвался, начал отвечать и их пару раз даже разнимали. Но вцепившиеся друг в друга парни, словно львы во время брачных игр, не собирались отпускать соперников без боевых ранений. Со временем страсти поутихли.

Приближались госы, выпуск, и оба остыли в своей ненависти, но ничего не забыли. Последний год обещал быть жутко сложным, и Пашка усиленно готовился. Обкладывался конспектами, учебниками, зубрил теорию, решал практику, дабы стать хоть мало-мальски грамотным экономистом. Хорошо хоть Костя выбрал другую специальность и пересекаться с ним не придется.

Но стоило признать, что Пашка скучал по своему другу. Иногда он специально проходил мимо компании Кости, чтобы хоть краем глаза увидеть, как он. Но последние три месяца они не виделись вообще, потому что Костя уехал куда-то за границу. Родители его были довольно богатыми людьми, поэтому такое событие не было удивительным. Но Пашка скучал, и это ему очень не нравилось.

Увиделись они только в сентябре.

Пашка выбежал из дома, безбожно опаздывая. Всю ночь он задротил в он-лайн игрушку, уснул только под утро, поэтому собирался впопыхах. Понятное дело, что он был с синяками под глазами, в мятой рубашке, торчащей из джинсов. На ходу поправляясь, он впечатался в чье-то твердое тело.

– Слышь, Короткий, совсем потерялся?

Хриплый голос отрезвил Пашкино сознание, заставив мгновенно проснуться. Этот голос он узнает из тысячи. Короткий.. Этим прозвищем Костя называть Пашку начал после той ссоры, до этого момента всех, кто решался исковеркать фамилию Коротков настигала страшная кара в виде огромных кулаков Титова. Но потом все поменялось.

– Может, если ты не будешь раскачиваться до размеров вселенной, то и места для других будет больше? – по привычке огрызнулся Пашка. Но сердечко екнуло от этого столкновения. Как же он давно не прикасался к Костей! А ведь раньше они даже спали в одной кровати, устраивали обнимашки и все такое. Чисто по-пацански, без всякого этого. А Костя иногда даже за шею кусал, в порыве эмоций, так сказать. И Пашка по этому скучал.

– О, ты наконец заметил? – усмехнулся Костя, и Пашка поднял голову.

Дыхание перехватило, Пашка залип на бывшем друге. Все такой же широкоплечий и подтянутый. Черная футболка вплотную облегала мышцы, подчеркивая мускулистый торс, узкую талию, почти рвалась на выступающих шариках бицепса. Прическа изменилась: теперь шевелюра была тщательно пострижена, уложена. На запястьях красовались татуировки. Но их Пашка рассмотреть не успел.

– Че, нравится, Короткий? – усмехнулся Костя.

– Ага, аж блевануть захотелось, – фыркнул Пашка и рванул из подъезда.

Конечно, нравится. Черт, да он всегда нравился! Они же друзьями были столько времени! И теперь каждый раз, когда Костя проходил мимо, бросал свои косые взгляды, Пашка умирал от того, что не может, как прежде, подойти, обнять, отпустить какую-то пошлую шуточку, над которой вместе поржут. Сейчас этого ничего нет и быть не может.

Наверное, Паша себя накручивал. Давно пора было отпустить эту вражду. Хотя бы попытаться помириться. Ну или забить окончательно и искать новых лучших друзей. С ним многие хотят общаться, так почему не дать кому-то шанс? Че он ломается, из конца-то в конец?

И Пашка бы смирился, отпустил и забил, если бы сам Костя не провоцировал. Он же первый начинал подкалывать, первый кидал грязные словечки, Пашка, по большей части, игнорировал все эти выпады, но даже его безграничному терпению может наступить предел. Они всегда были очень разными: Пашка спокойный, Костя же как огонь – воспламенялся с пол оборота. Как они уживались раньше? Пашка всегда действовал в качестве успокоительного, всегда умел сглаживать острые углы. Если же это не помогало, просто касался плеча, тихо просил остановится, и Костя угасал. Тут же. Но не последние два года: успокоительное было далеко, а никто другой на него подействовать не мог. Поэтому их холодная война изредка переходила в горячую.