Иман Кальби - Алан. Скажи, что ты моя…

Я нажимаю на иконку и вхожу в чат. Пока общий. Теперь она ближе, почти на весь экран. Непроизвольно трогаю его. Провожу пальцами по дисплею там, где ее лицо… Дико меня тянет к этому лицу… Совершенному, породистому… Действительно, красивая. Это не первое впечатление, как я думал. Вижу, как внизу всплывают один за другим сообщения. Мужики пишут в чат. Глаза бегут по строчкам – и через пару мгновений мне уже хочется разбить компьютер. То и дело всплывает какая – нибудь мерзота от какого – нибудь урода. И как она это терпит? Я же вижу, она читает это все… Но только мило улыбается, иногда отвечает на вопросы, если они приличные. А если нет – просто игнорирует. Делает вид, что ей не обидно, что какая – то мразь пишет ей уже пятый раз «покажи п…ду»…

«Мальчики, как вам моя музыка?» – спрашивает на английском. Теперь улыбаюсь я. У нее акцент, довольно сильный, и в то же время, он ее только украшает. Да и говорит она довольно бегло, бойко. Интересно…

Только теперь прислушиваюсь к тому, что на заднем фоне у нее какая – то классика…

Пальцы тянутся к клавишам. И я, стуча сердцем, пишу свое первое сообщение в вебкаме…

– Красиво. Это что?

Снова улыбка. Ее глаза загораются. Или мне это только кажется… Есть ощущение, что она испытывает облегчение, что, наконец, задан приличный вопрос, за который можно зацепиться…

– Это Шопен… Мой любимый композитор… Он ассоциируется у меня с морем, весной, лесом… А у Вас?

А у меня теперь он будет ассоциироваться с ней. Всегда…

Красивая… Какая же красивая улыбка. Чистая… Не отсюда… Не из этой помойки в виде сотен окошек с девицами без души, которые готовы себя продать за поганые донаты (прим. – вознаграждение на сервисах веб – кам моделям).

– Ты любишь классику? – сам усмехаюсь себе, что пишу ей на английском, хотя мы спокойно могли бы не выпендриваться и разговаривать на русском, но сейчас это было бы неосмотрительно, отпугнуло бы ее.

– Обожаю… – Отвечает искренне. – Она успокаивает. И воодушевляет… Даже когда совсем плохо, слушаешь и понимаешь, что есть надежда на завтра…

– А что еще любишь?

Бэлла, то есть Свити, прикусывает губку, отчего мой член болезненно дергается в штанах. Думает…

– Ммм. Люблю рисовать. Очень. Карандашом. Или углем…

– Нарисуй мой член… – вылезает очередное поганое сообщение от какого – то юзера.

Я ругаюсь вслух и быстро пытаюсь разобраться, что делать. Пару кликов – и зову ее в приватный чат. Просто для того, чтобы все эти уроды не писали ей гадостей…

На экране высвечивается новое окно, и теперь больше нет всех этих тупых сообщений извращенцев. Зато есть мой голос. Я не включаю камеру. Не хочу, чтобы она узнала меня и смущалась. Но поговорить с ней хочу…

– Привет, – выходит хрипло. Потому что я взволнован и чертовски возбужден…

Глава 4

Алан

Я проснулся с очень странным, противоречивым ощущением на душе, списывая головную боль на такие характерные для ранней осени в Чехии тяжелые свинцовые облака за окном, явившие комнате свой мрачный лик, стоило мне только раздвинуть плотные шторы.

Развернулся, снова плюхнулся в постель. Во сколько я лег? В 3 – 4 часа ночи? Не помню… Сколько мы с ней проболтали? Тоже толком не помню. Наверное, можно понять, если посмотреть последние списания с карты. Что точно припоминаю – как я покупал время с ней в привате каждый раз по максимуму – на час, а уведомления все пищали и пищали, что наш лимит опять истекает…

Бэлла… Свити… Все происходящее было действительно странным. От того, что такая, как она, сидела там, по ту сторону экрана и продавала себя… Да, это была именно продажа, а как иначе назвать необходимость общаться с первыми встречными мужиками, выслушивать от них всякую, в том числе извращенную, чушь и при этом делать вид, что все это ок? Да и наш разговор… Я ожидал, что она будет другой. Более развратной, вызывающей, заигрывающий… Нет… Бэлла оказалась очень естественной, даже какой – то, мать его, ранимой, что дико сбивало с толку, а главное, как мне показалось, тонкой и неиспорченной… Самому смешно от этого глупого вывода. Неиспорченная? Девушка, работающая в вебкаме? И всё же… Наверное, человек, идущий таким путем, должен быть хорошим актером. Его удел – притворяться. Я не исключаю, что она грамотно нащупала почву в общении со мной и повела разговор, выстраивая его именно так, чтобы зацепить меня. Чтобы я и правда думал, что она прекрасная, возвышенная нимфа. А с другими она, может, и была развратной шлюшкой. С другими… От этой мысли внутри все заклокотало…

– Так ты любишь рисовать? – спрашиваю ее, как только мы переходим в приватный чат и ее больше не видят эти гребанные козлы…

– Люблю… – улыбается естественно, непринужденно. Наверное, это хорошо, что она не видит моего лица. Ей так легче. А мне… Мне тоже. Я не готов признаться пока ни ей, ни всему миру, ни даже себе, что больше всего сейчас хочу не невесте своей отвечать, которая звонит за последние тридцать минут уже третий раз, а смотреть на эту красавицу, слушать ее… Зависать на ней…

– А что рисуешь?

– Ну, по – разному. Я самоучка. Мой потолок пока – студия ИЗО в нашей школе. Так что в основном руководствуюсь чувствами и эмоциями. Ну и как рука ляжет. Люблю рисовать лица… Глаза… Мне кажется, глаза многое говорят о человеке. Хотя зачем я это рассказываю… Звучит очень банально, все так говорят, наверное…

– Любимый художник?

– Ван Гог…

– Почему именно Ван Гог? Разве это тоже не банально?

– Нет, не банально… Я люблю Ван Гога не за «подсолнухи», как другие… И даже не за отрезанное ухо… Непризнанный гений, пугавший современников своим новаторством, резкостью и несдержанностью… Ему удалось продать всего несколько картин при жизни. Людям понадобилось не одно десятилетие, чтобы понять и осознать величие гения его несдержанных, подчас даже резких полотен. Смотрели «Сны Акиры Куросавы» Мартина Скорсезе? «Пейзаж, похожий на картину, не годится для картины… Когда я вижу красоту природы, я просто растворяюсь в ней. А потом, будто во сне, картина получается сама собой. Но ее так трудно удержать внутри. И тогда я разгоняюсь, как паровоз. Я работаю, как раб». Удивительный человек… Бессмертное творчество…

Я одновременно удивляюсь и усмехаюсь про себя. Какой забавный у нее английский – с ошибками, но такой беглый, а главное – она легко и непринужденно передает мысли, далеко не глупые мысли, такие не заучишь шаблонно, чтобы произвести шапочное впечатление. Это многого стоит…

– А Вы? – спрашивает она инициативно, – любите рисовать?

Самое забавное в моей ситуации, что ведь я правда, люблю… Дело в том, что моя мать – крутой архитектор, которая в буквальном смысле слова посвятила свою жизнь тому, чтобы я пошел по ее стопам, выбрал «благородную» профессию, как она любила говорить, косвенно намекая, что дело отца – всемирно известного бойца, пусть и принесшее ему славу и богатство, это далеко не тот путь, который стоит выбирать мальчику, родившемуся, как говорят в США, с серебряной ложкой во рту (прим. to be born with a silver spoon in one’s mouth – родиться в богатстве и достатке). Так вот, в моей ситуации смешно то, что я тоже архитектор. По крайней мере, отучился на архитектурном, вот только никакой тяги работать по специальности у меня никогда не было… Зато была тяга к боям… Извечная драма нашей семьи и постоянный повод для моей матери переживать и закатывать сцены отцу…