Сорок Миль - Никогда не ищи меня. «Рано или поздно хочется найти спокойствие»

Она охладела к нему? Она его разлюбила? Почему тогда не сказала прямо, а просто предавала, изменяла и наставляла рога своему благоверному, который любил, который любит. На кого сейчас уже злиться, на себя? На жену и ее нового парня, который считался любовником? Уже поздно что-то делать: говорить слова о любви – глупо, потому что она, теперь, безответная; дарить цветы и подарки – странно. Развод – вот самый верный вариант развития дальнейших событий, а дети…

Скотт понял, что дети, они абсолютно ничего не знают, не догадываются, что их семья разваливается, трещит по швам из-за какого-то глупого звонка, который «оказался не в то время, не в том месте.». В голове внезапно всплыл диалог, а с ним и слова того парня, Широ, кажется. «– Куда только твой отец смотрит?..» – непонимание Скотта и – «– Наверно на какую-нибудь бабу…, хз, мне все ровно.» – взгляд и слова, полные пофигизма, по отношению к своему отцу, который его когда-то бросил. Арес боялся, что Кай или Сарада, потом, при расспросах о их семье, будут также отзываться и о нем. «Ушел в магазин за хлебом, да так и не вернулся», «Твой папа космонавт» или, что самое ужасное «Этот мужчина – твой папа, доченька, а тот темноволосый, который на фотографии – отец только для Кая».

Брюнет очнулся от своих мыслей, только у себя в кабинете, сидя за столом, непонимающие смотря в какой-то «Договор аренды офиса…» , когда зазвонил мобильник, валяющийся на столе. На экране, под стандартную мелодию, высветилось имя брата, который улыбаясь, обнимал Базилика, когда тот был еще маленьким и пушистым комочком, а не большим и толстым наглым котом.

– Да, чего тебе? – такой непривычно-хриплый от долгого молчания голос, резанул слух.

– Ты где? Нам надо срочно увидеться и поговорить, – на том конце провода замолчали, чем-то шурша. – Я заеду.

Прикрыв глаза, Скотт потер лоб, облокачиваясь на спинку кресла.

– Я в офисе. Жду. – брюнет бросил трубку. Подошел к окну и, задернув плотные коричневые шторы, стал собирать бумаги, чтобы поработать дома.

«Дома». А о каком доме сейчас речь? О том, где его не ждут? О том доме, который теперь и не дом вовсе, а плотная коробка из дорогущего импортного картона, которая не то что свет, воздух не пропускает. Он не хочет туда возвращаться, он не сможет там больше жить. Аресы такие, если любят- то полностью и без остатка, а если их придают, ранят или бросают, то они ни за что больше туда не вернуться, просто не смогут. Вот и Скотт, который впервые за все свои тридцать семь лет почувствовал ту горечь, что мягкой пеленой укрывала его сердце, превращая в ледышку, теперь не хотел находиться в их «семейной крепости».

Поняв, что ему некуда возвращаться, на брюнета накатила жгучая, как красный болгарский перец боль, накрытая бешенством.

– «Дорогая» – он со психу метнул свою сумку в стену, а за ней бокалы под коньяк, подаренные ее братом на тридцатилетие, – Сарада заболела значит, да?

Чашки, которые выбирали вместе с Хелен, полетели в след за уже почившими бокалами. Пепельница, которую подарил Эсс на окончание университета, так же не смогла избежать подобной участи.

– А я что, на идиота похож!? Я что, уже не на что не способный!? – под горячую руку попали бумаги, которые просто лежали на столе, никого не трогая. – «Дорогой, отвези Кая в бассейн» – следом последовала настольная лампа, которая отправилась в долгое путешествие в сторону двери, а встретившись с ней, упала, разбивая свою матовую керамическую ножку, оголяя внутренности. – За дурака меня держишь, твою мать!?

Вишенкой на торте была рамка с фотографией, на которой счастливый Арес целует свою невесту, такую счастливую и радостную Норманд, которая также полетела в стенку, разлетаясь на тысячи мелких осколков.

Прокричавшись, брюнет сел на пол, тяжело дыша и обнимая колени. Голова гудела от посторонних мыслей, которые, мягко говоря, мешали.

Хотелось рвать и метать, хотелось напиться и забыться, хотелось, чтобы его просто не трогали, не говорили с ним, оставили в покое.

Прикрывая глаза, которые уже ничего не видели из-за накатившихся слез, Скотту подумалось, что он, за всю свою жизнь, ни разу не изменял, не «ходил на лево», а просто любил, любил всю свою жизнь.

Скотт вспомнился стих, который он прочитал когда-то давно, в книге, что нашел в кабинете дяди Мэда. «Нет ни подворья, ни кола, Одно разбитое корыто, Давно сгорели все мосты, И за спиной твоей руины, И прахом кажутся мечты…» – крутились слова, которые как нельзя кстати подходили в данной ситуации. Помогал абсолютно всем, был хорошим советчиком, другом и наставником в делах любовных, но по итогу, когда оглянулся назад, не было ни семьи, ни чувств, нечего, кроме самого обыкновенного деревянного корыта.

– Что тут произошло, эй, Скотт, ты как? – чей-то обеспокоенно-непонимающий голос заставил поднять заплаканное лицо. – Ты в порядке?

– Глупые вопросы, Итан, очень глупые. – Арес вяло помахал рукой в воздухе, как бы показывая все то, что сумел натворить в порыве гнева, – Конечно хорошо, видишь же, просто решил избавиться от ненужных вещей.

– Да, братец, натворил ты тут делов… Я скажу, чтобы тут прибрались.

– Хочу чего-нибудь выпить, – брюнет встал, принимая помощь брата, который протянул руку. – И желательно покрепче.

– Поехали домой, там Дилан уже все приготовил. – Итан покачал головой, вытирая лицо Скотта, убирая отросшую челку со лба. – Я завтра сам заберу все твои вещи, ты туда больше не вернешься, я…

Скотт прикрыл рот старшего брата рукой.

– Я сегодня не готов услышать о том, сколько уже это все продолжается, завтра, и желательно не на трезвую голову.

Итан кивнул. Тяжело вздохнув, он подтолкнул младшего брата к выходу, оглядывая устроенный им хаос, попутно набирая сообщение: « Ди, тут пиздец. Поднимай свою красивую задницу с дивана и достань самое крепкое, что есть у нас дома. И еще, скажи, у нас ведь есть еще одна свободная комната? Скотти переезжает обратно домой.».

Согревающий напиток, который имел пять звезд, приятно булькал на дне стакана, в котором мелодично побрякивали кусочки прозрачного, как детская слеза, льда. Хорошая выдержка и хорошая компания, в лице брата и его мужа, скрашивали вечер, давая напиться до желанного беспамятства. Теплые беседы ни о чем, приятные воспоминания из детства и звонкий смех, которым бывший Тонери пытался разбавить нагнетающую обстановку, царившую в зале.

– Я ему и говорю, «Итан, ну куда ты прешь, упадешь и тебя зажует эскалатор!» – Дилан отпил коньяк, немного поморщившись. Поставил стакан и, ловким, почти не уловимым движением, подлил Скотту все того же каштанового напитка. – Ну а он что, думаешь послушал? Конечно же нет! Этот балбес побежал, чуть не сбив бедную бабулю, перед которой мне пришлось извиняться!