Алина Горовенко - Серийный убийца хочет меня целовать

Да чёрт его знает на самом деле! Не думал он совершенно ни о чём! А вот сейчас, когда за окном лишь размытый пейзаж, он мог думать, сколько ему влезет. И пытался найти мотивы для своего поступка. И продумать, что будет дальше. Не брать же ему билет назад? Нет, это совсем было бы глупостью. Зачем-то он же здесь оказался. Почему бы не попытаться разобраться в этом?

И он, немного успокоившись, закинул ноги на сидение напротив и погрузился в сон.

В спасительной прохладе своего кабинета Селеста наконец-то осталась одна. Окна нараспашку, и дышать-дышать! Она уставшим движением потёрла переносицу. Всё было так тривиально. Ещё один рабочий день подошёл к концу, но ей не хотелось домой. Там было ещё хуже. Селеста заперла дверь, чтобы никто не увидел её за постыдным занятием. Она достала из своей маленькой лакированной сумочки вишнёвые сигареты. Бордовый след от помады отпечатался на фильтре. Она курила прямо в классе, где только что студенты внимали её громким речам. А ей было тошно. Тошно от всего. Она не хотела идти домой, потому что сегодня ей исполнилось 35. Это так много… И так быстро пролетело время. Когда? Когда она успела постареть?

Селеста смотрела на школьный двор и видела резвящихся детей. Тут же кучковались учащиеся выпускных классов. Было очень людно, и любой из них мог задрать голову и увидеть, как миссис Майт беззазорно дымит сигаретку. Они все полны жизни. Их переполняют чувства и эмоции. У них впереди безграничные возможности. Мир открыт для них. Тем больше она видела ужасающую разницу. Раньше она не думала, что 35 – это много. Но теперь… Видя, какая пропасть между ней и этими выпускниками… Она понимала, что стала старой.

Но когда она успела постареть? Всё-таки?

Но и вспомнить-то в жизни было нечего. Дым сигареты обжигал. Всё прошло, не успев начаться. Жизнь резко оборвалась, когда она увидела свой первый положительный тест на беременность. Ей тогда едва исполнилось шестнадцать. И всё. Замужество. Один ребёнок за вторым. Теперь их уже двое. И муж. Необласканный. А какой ласки он хочет от неё? Какой? Она чувствует себя старухой, в то время как он вступил в ту пору, когда мужчина становится статным и привлекательным. А она не молодеет, к сожалению.

Её натуральный цвет волос был пустого пепельного цвета. Нет, не те модные оттенки пепла, в который красятся поголовно все подростки. Мышиный, серый. Она бы давно уже перекрасилась, да вот только всю жизнь слушала наставления своей консервативной матери, что краситься нельзя. Выпадут волосы. Сначала верила ей, когда сама была подростком. Потом подросла, и уже боялась экспериментировать, ведь время экспериментов неминуемо прошло. А потом и вовсе ей стало 35. А она всё ещё с этим мышиным цветом волос. И кажется, что её красивое лицо с выразительными скулами теряется на фоне этих блеклых волос. Может, поэтому её никто не замечает?

Она увидела, как её ученица выпускного класса смотрит через весь двор прямо на неё. Таким пронзительным и словно понимающим взглядом. Но Селеста где-то в глубине души даже хотела, чтобы её заметили. Хоть кто-нибудь. Она хотела быть заметной! Неспешно выпустила струю дыма.

Как же ей хотелось испытать все те беззаботные радости жизни. Как у этих подростков.

Руки покрывали следы краски: тут был целый спектр. По этим следам можно было сразу понять, что писал художник. Десятки оттенков синего. Это было бушующее море, а может, океан. А ещё здесь были приглушённые оттенки зелёного: подводные течения сталкивались, но при этом не смешивались. Даже лицо Кёртиса было в краске, ведь он нервничал и всё время тёр лицо тыльной стороной ладони. Картина не получалась. Это должно было быть просто море. Он хотел нарисовать штиль. И это был бы красивый песочный пейзаж. Голубая лагуна. И бывшие деревянные подмостки – сейчас просто палки, торчащие вверх – выглядывали из воды. Кёртис хотел передать, что море живёт своей жизнью: эти подмостки были мокрыми выше уровня воды в данную секунду. Может, отлив. А может, следы от набегавших волн.

Но вместо этой чудной картинки в голове на деле у него получался агрессивный пейзаж. Он будто слышал, как рокочет море. Как волны стремятся разбиться друг о друга. Неустанное противостояние. Одно течение против другого. И будь между ними корабль, ему было бы суждено быть уничтоженным. Море гневалось. Или океан. Кёртис знал, что невозможно диктовать рукам, что писать. И писали они то, что было на душе. Боль, отчаяние, злость, невозможность. Отсюда шторм.

И он всё никак не мог насладиться оттенками синего. В них не хватало живости. Но когда Кёртис спохватился, то понял, что пытается перенести свои воспоминания на картину. Её глаза были такого насыщенного синего оттенка, что ни одна краска мира не могла передать его.

И он злился. Ещё больше злился. Почему она не может дать ему даже спокойно рисовать? Это же всего лишь пейзаж!

И всё равно ей нужно было влезть в его голову своими глазами, полными буйства синих красок.

На сегодня достаточно. Парень знал, что ничего дельного уже не получится. Нужно вовремя остановиться, пока он не испортил картину окончательно. Завтра он к ней вернётся. Но сейчас злость брала над ним верх.

Он схватил тряпку и принялся небрежно оттирать краску c рук. Проклятая любовь-океан бурлит в нём неистовыми потоками, и он не в силах успокоить стихию. Он сел на диван и уставился на мольберт, откуда дерзко пялилась на него картина. Эта картина насмехалась над ним. Не это он хотел нарисовать. Не это!

Он снова погрузился в размышления о том, что чистая случайность позволила ему прикоснуться к божественной красоте. Иначе как ещё можно объяснить, что он – такой обычный и ничем не примечательный – стал для неё всем, пусть лишь на какое-то время?

Кёртис относился к тому типажу людей, что вызывает постепенное привыкание. Сначала смотришь на него и думаешь, ну ничего особенного, честное слово. А потом, стоит больше проводить с ним времени, и ты уже видишь в нём что-то притягательное. И чем больше времени проходит, тем больше красивого ты в нём отмечаешь. И вот эти завитки на щеках, когда он улыбался – вот что было красиво с самого начала.

Некоторым людям просто необходимо носить улыбку на лице.

Проболтав с кузиной всю ночь в комнате общежития, которую им наконец-то удалось снять, Айви теперь совершенно не могла сосредоточиться на лекциях. Она, пожалуй, никогда ещё не ощущала себя такой свободной, как сейчас. Первокурсница, покинувшая родительский дом, она могла делать всё, что захочет. Наконец-то. Она ощущала себя впервые такой взрослой и даже решила начать курить на регулярной основе. Не как раньше: от случая к случаю. Нет. Она покупала теперь себе пачку сигарет с ментолом каждый день. И пока шла по студенческому городку от общежития в сторону кампуса, могла спокойно наслаждаться утренней сигаретой. Она выбирала дальнюю дорогу от общежития: вдоль моста, ведущего из студенческого городка в центр.