Юрий Меркеев - Порванный регтайм. Девианты. Сборник откровенных рассказов

Я прожил у нее две недели прежде, чем собраться домой. Точнее, не у нее, а с ней.

*******

– Ну, что, солдатик, плохо тебе? – подходила ночью старшая медсестра и садилась на край кровати. – Ты скажи мне, я принесу снотворное.

И улыбалась ласково и фальшиво, а пахло от нее не только медикаментами, но и женщиной. В свете фиолетовой лампы она видела, что я не могу уснуть.

– Мне хорошо, – говорил я через силу и улыбался в ответ. Потому что знал, что если попрошу снотворное, то это будет означать мою ломку и штамп в военном билете при выписке: «Наркомания опийного ряда».

Не трудно догадаться, что на первом отделении наблюдают за всеми – тем более, за первичными больными. Койка моя была не в палате, а в коридоре. Больница переполнена.

– Ну, если что, скажи, – снова ласково улыбалась медсестра и поглаживала меня по руке, истыканной иглами.

– Мне хорошо, – упрямо твердил я. – Колол витамины. Никаких наркотиков не было. И ломки нет.

Ночью и в нормальном состоянии заснуть было невозможно. Лежащие на полу больные занимались самоудовлетворением, стоял треск и шепот. Санитары смотрели на все это снисходительно. Спали у выхода в виде двойных дверей.

Туалет просматривался через откидное окошко, поэтому покурить или попробовать выбросить леску через решетку на волю, чтобы кто-то из знакомых привязал шприц, было рискованно. Я терпел.

Днем спать не получалось. Пациенты наедались сухого чая и ходили цепью по узкому коридору взад-вперед. Заводить знакомство с кем-то из них было рискованно. Медсестра тут же узнала бы, что мне нужно. А мне нужен был чистый военный билет.

Первые сутки я кое-как перетерпел. Притворялся здоровым. Хотя и холодный пот градом, и общая слабость, и зрачки величиной с океан.

Вторую ночь я снова не сомкнул глаз. И снова ласковая медсестра, поглаживающая руку.

– Ну, если тебе, солдатик, плохо, пойдем в процедурную. Я тебе вместо таблеток укол сделаю. Поспишь немного.

– Мне хорошо.

Наверное, в фиолетовом свете я выглядел ожившим мертвецом в морге.

Днем умер какой-то старик-шизофреник, и я стал проситься помочь вынести его на улицу. Хоть какое-то дело, свежий воздух, вольная жизнь. Пусть и на пять-десять минут.

Медсестра строго поджала губки.

– Тебе нельзя. Ты находишься на экспертизе. Вот если бы мы с тобой сели и поговорили… и ты рассказал правду, тогда…

Я отвернулся и вошел в цепь. В конце концов, силы можно израсходовать на пустое движение, подумал я. На третьи сутки должен заснуть.

На третью ночь все повторилось – за одним исключением. Ко мне подослали шпиона, который предложил фенобарбитал. Молодой паренек в татуировках не вызывал во мне недоверия. Тем более, предложил за деньги. Несколько сотенных купюр я успел припрятать в резинке из-под трусов, попросил санитарку приемного покоя оставить на себе хоть нижнее белье.

Договорились совершить сделку ночью.

Я держал в запотевших ладонях три сотни, ожидая торговца. И он пришел. Сердце возликовало. Кажется, я смогу продержаться и выйти без статьи.

Во время обмена денег на «колеса» неожиданно появилась медсестра. Вид у нее был не ласков. Шпион тут же куда-то удрал. Медсестра попросила пройти с ней в процедурный кабинет. Я шел за ней, как барашек на заклание. Успел закинуть два колеса. Меня повело сразу. Глаза начинали слипаться. Остальные колеса я выбросил в темноту.

В процедурной было холодно и пахло карболкой.

– Ну, что, начнем нашу беседу? Итак, сегодня ночью ты приобрел у пациента М. упаковку снотворного. Так или не так?

Меня вело как пьяного.

– Что вы от меня хотите? – спросил я, зевая. – Спать хочу.

– Ты должен рассказать мне все, как было. Потом расписаться. И спать. Да?

– Нет, – ответил я, чувствуя опьяняющую силу колес. – Я не наркоман. И наркоманом никогда не был. В армии мы кололи себе витамины для мускулов.

Она не выдержала:

– Пошел вон. Из-за таких, как ты, наша армия …наша армия….– Она осеклась. – Тебе нельзя доверить оружие. А если ракета?

– Я служил во внутренних войсках. Мне все можно доверить. Простите, можно я уже пойду спать?

– Иди, – махнула рукой женщина, пропахшая медсестрой.

На третьей недели меня снова повели к психологу. Кабинет находился в недрах больницы, рядом с приемным покоем. По лабиринтам лестниц меня вел санитар Вася, которому я заказал сигареты.

В крохотном помещении сидела женщина в темных очках и что-то писала. Василий усадил меня на стул, сам удалился. Женщина долго писала – очень долго. Меня словно не было. Да мне на это было наплевать. Ради развлечения я стал внимательно разглядывать психолога. Во-первых, это была другая – не та, что допрашивала меня об отличии луны от армейских ботинок. Во-вторых, она сидела за столом в коротком халате, а под столом круглились аппетитные ноги в темных чулках и туфельки были слегка сняты – для удобства, вероятно. Над ее головой с короткой стрижкой витал нимб от подсветки зарешеченного окна.

Я не люблю долго сидеть без дела. Прикрыл глаза и стал считать до ста. Если после ста она будет продолжать писанину, я спрошу, зачем я тут нахожусь. На восьмом десятке счета женщина задала мне почти тот же вопрос:

– Как вы думаете, зачем вас сюда привезли?

– Сержанту нужно было найти барана на заклание.

– Это как?

– Я уже рассказывал. В часть приехала комиссия из Москвы проверять оружейные склады, нужно было перевести стрелки на другое.

– То есть, наркотики вы не употребляли?

– Нет.

– В вашей части кто-нибудь употребляет наркотики?

– Не знаю. Может быть, вы слышали громкую историю о том, как два наши солдата украли барана, изнасиловали его, потом развели костер и съели?

– Да… что-то припоминаю… в газете писали. Вы считаете себя нормальным?

– Нет.

– В чем ваша ненормальность?

– В том же, в чем и всех людей. Думаем одно, говорим другое, делаем третье.

– Вы читали журнал с романом Рэгтайм?

– Я разделил чтение с другом по отделению.

– Если у вас не будет нарушений в эту неделю, я буду ходатайствовать о вашей выписке.

– Буду признателен.

Василий снова повел меня на отделение. Санитар изможденный, крупный, с лицом красным, с маленькими безразличными глазками, в которых ничего, кроме желания выспаться и сорвать с кого-нибудь куш.

– Сигареты завтра, – вяло сказал он, будто понимая мои мысли. – Опять моя смена. Серега запил.

Из коридора меня выселили на место умершего старика. В палате четверо. Один высокий худой студент, который каждую минуту отплевывался – будто бы год назад укусил кроличью шапку. Не псих. Но тип неприятный. Разговаривать не хочет и на все плюет в прямом смысле. Другой лежит на койке и постоянно изгибается, санитарка убирает за ним экскременты. Не встает. Не воспринимает мир напрочь. Наверное, шизофреник. Третий оперный артист с повязкой вокруг шеи. Молчит. Если он сорвет повязку и запоет, произойдет ядерный взрыв, и все погибнут. В своем роде, гуманист. Четвертый – поэт Чагин, худенький скромный мужичок в очках, которого я бы в обычной жизни принял за бухгалтера. Ожидает перевода в спецбольницу тюремного типа. Сидит на кровати и усердно строчит карандашом стихи в тетрадь. Трудно представить, что год назад в голове «бухгалтера» затикала мина, в носу появился трупный запах, Чагин соорудил обрез, пошел в магазин и снес там дробью полголовы продавца-кассира. Зачем? Известно одному Чагину и его бреду.